Нет страны, где бы представителям исполнительной власти предоставлено было право входить в рассмотрение конституционности законов. Даже в Англии и Северной Америке едва можно усмотреть ничтожные зачатки чего-то подобного. Во Франции, Германии, Австрии исполнительная власть не пользуется правом, на которое претендуют финляндцы.
По мнению известного юриста Лабанда, высокая политическая обязанность исследовать и констатировать факт соответствия закона конституции принадлежит правителю страны. В Германии не отдельный судья или чиновник исполнительной власти, а император является стражем и охранителем имперской конституции. Все эти прерогативы императорской власти политиканствующие финляндцы переносят на свое чиновничество и даже на каждого отдельного гражданина.
Отсюда ведет свое начало и второе, наблюдаемое в Финляндии явление. Финляндец требует от властей исполнения законов, но сам считает себя в праве, протестуя, переступать их беспрепятственно.
Таким образом история устанавливает, что идее условной преданности финляндцев насчитывается полтораста лет. Полтора столетия они взращивали эту идею, лелеяли ее, руководились ею.
Психология аньяльских мятежников жива в их потомствах. Дух аньяльцев сохраняется в финляндских политических деятелях. Знамя, поднятое в Аньяле, неизменно воодушевляло последующие поколения. Отцы и дети, внуки и правнуки руководились одними и теми же мыслями, прибегали к одинаковым приемам, для достижения общей всем им цели. — Финляндские политические деятели — один продолжающийся род. Когда мы внимаем заявлениям современных финляндских политиков и правоведов, нам слышится голос Фреденшерна и Спренгтпортена: та же логика, те же фразы, и все это точно окаменело в скалистой Финляндии.
Такое совершенно исключительное значение аньяльского мятежа для всей последующей истории Финляндии побудило нас развернуть перед читателем его подробности и обрисовать его главных деятелей. Надо же, наконец, нам, русским, знать, с кем мы имеем дело в Финляндии, какие идеи впитали в себя политические руководители финского народа в течение прошлых веков, какие мечты они облюбовали, к какой цели и какими путями стремились. «Не зная прошлого народа, можно ли принимать какие-либо меры для него в настоящем и будущем», — неоднократно повторяла Екатерина II.
Итак, идеи Спренгтпортена прочно привились и пустили глубокие корни, но сам он, его личность, симпатией в Финляндии не пользуется. О пользе, оказанной им Финляндии, с похвалой отзывались лишь фантазер и фразер Фридрих Сигнеус, генерал русской службы Отто Фуругельм, отыскивавший финляндские документы в архивах Империи, да В. Экелунд в кратком биографическом наброске 1877 г. По их словам, Спренгтпортен заслужил полную признательность своих соотечественников. А в семидесятых годах прошлого столетия профессором Ирье Конскиненом была сделана попытка возвести его в национальные герои финляндской государственности. Он восхвалил его патриотизм и самоотвержение, посвятил ему особое сочинение («Ирьё Мауну о Спренгтпортене и финском взрыве») и издал его переписку («Официальная переписка Георга Магнуса Спренгтпортена, генерал-губернатора Финляндии 1808-1809 гг.»). Он признал его доблестным сыном родины, сумевшим отвратить от Финляндии опасность владычества, основанного на победах.
Но Ирье-Коскинену дал внушительную отповедь профессор K. К. Тигерстедт особой монографией, в которой ярко оттенены низкие и своекорыстные цели и побуждения Спренгтпортена. По стопам К. Тигерстедта пошли и остальные писатели края, касавшиеся личности и деятельности Спренгтпортена.
В местной изящной литературе фигура Спренгтпортена лишь однажды выступила в образе Дон-Жуана в произведении Якова Аренберга «Роялисты и Патриоты» (Rojalister och Patrioter,1902 г.). Аньяльский заговорщик Йегергорн, указывая на обожаемого финляндской молодежью генерала Спренгтпортена, поучал юного офицера, что в лице Спренгтпортена ожидается отечественный Вашингтон, который возьмет в свои руки политику края. Но так говорил Йегергорн, человек, отмеченный клеймом изменника. Далее внимание Як. Аренберга привлекает следующая картина: Спренгтпортен, стоя на яхте, восхищается красотами своей родины. Из. его восторженного гимна вытекает, что Финляндия несравненно прекраснее Голландии и Франции. — «Да, генерал прав, — замечает другой из патриотов, — Финляндия чудесна. Неужели эта прекрасная и богатая страна не добьется той самостоятельности, которой она заслуживает. Неужели достойный финн не может сам управлять любимой страной, тогда как он умеет — что несравненно труднее — из года в год защищать ее в кровавых войнах. Если бы ему было предоставлено, под покровительством могущественных соседей, свободно распоряжаться ею, то страна была бы избавлена от необходимости являться, в каждый человеческий возраст, местом схваток прихотей единодержавных правителей и их честолюбия, по собиранию лавров для собственного храма славы. — Бедный крестьянин, который в поте лица и в тревоге пашет свою землю для получения скудного пропитания, не опасался бы, что венцом его труда будут сожженные избы и дети, умерщвленные на поднятых им полях... Финн сам должен быть хозяином в своем доме... Необходимо покончить с тиранией. Древо свободы должно когда-нибудь быть посажено на этой земле»...