Война стоила Швеции около 11 мил. рублей и около 40.000 чел., из них от болезней во флоте умерло до 71/2 тыс.
Россия, таким образом, никаких существенных выгод не приобрела: три ничтожные крепости и земельные приобретения, конечно, вознаградить её не могли. Положения своего в международном отношении она этой войной не подняла.
Вся Финляндия находилась в наших руках. Но о безопасности Петербурга мы не позаботились, а заняты были обеспечением шведского престола. Родственный русскому двору претендент был водворен, но он же явился главным тормозом всей нашей политики в Швеции. Чтобы поддержат голштинскую партию, пришлось подкупать и интриговать, т. е. действовать неразборчивыми средствами, вследствие чего симпатии нации не были приобретены. Представители же Голштинии, заняв престол, не могли поддерживать интересов России, так как нельзя было забыть, что она явилась виновницей недавних унижений Швеции.
Мир со Швецией заключен был не без стараний недавнего пришельца и случайного деятеля Лестока, который заправлял всем этим делом из Петербурга. А его чувства и мысли едва ли были заняты исключительно нуждами России.
Заключение мира население города Або приветствовало, как милость Провидения и отпраздновало торжественно. Очевидец рассказывает, что мир объявлен был при звуках труб и литавр, музыки и стрельбы из пушек. Вечером город был иллюминован. Генерал Люберас, живший в здании гофгерихта, повесил на стене огромную картину, на которой было изображено две протянутые друг к другу руки, с подписью: «мир и вечный союз» (Pax et Aeternum foedus»). На площади Або возвышалась огромная пирамида, сложенная из пшеничных булок. Рядом стоял огромный, покрытый скатертью, стол, а на нем находилось лишь одно блюдо, но зато какое! На горе Пуолала горел огромный костер, и на нем жарился большой, хорошо откормленный бык, облитый маслом. Когда он прожарился, русские солдаты притащили его на санях к площади, при громких кликах ура; быка с позолоченными рогами поставили на стол во всю его величину, гарнирован он был жаренными утками с позолоченными клювами. Народ, торжествуя, вращался вокруг колоссального блюда, запах которого ощущался по всей площади. Не упустил народ посетить также дом Седеркрёйца у собора, где вино лилось по тонким трубочкам, под которые жаждущая толпа подставляла шапки и посуду.
Не зная о заключении мира, наше правительство подтвердило свое запрещение пропускать в Россию шведов, вследствие того, что камергер стокгольмского двора (Норденфельт) пробрался в Петербург по паспорту рудокопа. Когда сделалось известным, что мир будет подписан, наше правительство приняло, между прочим, меры к скорому и секретному вывозу из Финляндии захваченной шведской артиллерии, при этом дорожили, конечно, не чугунными, а медными орудиями.
Курьеры скакали тогда верхом (после 1760 г. они стали ездить). Когда Петербург узнал о мире, Казанский собор наполнился именитыми сановниками.
Парадирующие полки вытянулись линиями на площади. По прибытии в собор Императрицы, обер-секретарь сената прочел особое заявление о «приращении высочайшей славы её величества», о «благополучии её империи», о «соседственной дружбе». Далее следовал молебен. По окончании его, когда Императрица вышла из церкви, народное приветствие слилось с музыкой, барабанным боем, колокольным звоном, беглым ружейным огнем войск, или, как тогда выражались — пальбой «из мелкого ружья», пальбой артиллерии с судов и крепости. Весь день гудели колокола. По улицам ездил кортеж конной гвардии; во главе его находился генерал-майор с лавровой ветвью, за ним следовал хор литаврщиков и трубачей. На главных перекрестках секретарь оглашал объявление о мире. Вечером в летнем саду все вместе с Императрицей «веселились до полудни, при игранной и спеванной итальянской преизрядной музыки». Девять дней кряду город был иллюминован.
Особам, имевшим въезд ко двору, дан был бал и при этом в «галереи Императорского Дома, — как говорилось в описании его в прибавлении к «С.-Петербургским Ведомостям» (1743 г.), — был приуготовлен, более нежели на сто пар, зело пребогатой, на подобие партера и пренарядно семью фонтанами и разными оранжерейными деревьями и цветами, со множеством свеч и хрустальных малых и белого воску горящих лампад, стол». Столы украшались еще «сахарными пирамидами». Ужин происходил «при игрании преизрядной италиянской вспеванной музыки». Устроены был также маскарад, иллюминация и «преизрядный фейэрверк, при котором, как верховных, так и водяных ракет, лусткугелей и других огненных машин множественное число зжено было»...