В заключение, вы поймете: что ни Нолькену, ни мне нельзя было простирать далее своих соображений, так как нам совершенно неизвестны истинные намерения Швеции, причины, служащие для неё основанием вступить в войну, помощь всякого рода, на которую она может справедливо рассчитывать, чье сочувствие имеется ею при этом в виду; затем до каких пределов она желает и может простирать свои надежды в случаях успеха; неизвестны, наконец, те жертвы, на которые бы Швеция согласилась, если бы события не соответствовали её ожиданиям». Таково истинное положение России и Швеции, по откровенному мнению союзников. Дела Швеции велись настолько плохо, что интимнейшие её друзья из дипломатов не могли в них разобраться. Все представляло из себя хаос, созданный интригами, подкупами и бездарностью руководителей внешней и внутренней политики».
Особенно затруднительным явилось положение Будденброка.
10 сентября 1740 года начальствование над войсками, расположенными в Финляндии от Кронстедта перешло Будденброку, впредь до прибытия Левенгаупта. Товарищ Будденброка, сопровождавший его на войне как в Норвегии, так и в Финляндии, отзывается о нем, как о самом опытном и искусном из всех современных ему шведских генералов. Предписания, данные главнокомандующему в 1739 году, когда войска отправлялись в Финляндию, продолжали действовать и содержали в себе указание, чтобы он, по кончине Императрицы Анны Иоанновны, тотчас же с возможно большей силой приблизился к границе, заставив остальные войска следовать за собой, как только они будут готовы к выступлению. Далее предлагалось занять русскую область, окружить Выборг и распространить объявления о своем намерении помочь русским достичь свободы, а Швеции — вернуть её прежние владения. Согласно этой инструкции, Будденброк, при первом известии о безнадежном состоянии Императрицы, запросил свое правительство, должен ли он собрать армию, чтобы, при уступке Выборга и обещании вернуть прибалтийские провинции, помочь той русской партии, которая попросит его содействия. Мнения в Стокгольме разделились. Большинство, кажется, склонилось к тому, чтобы генерал, после совета с Нолькеном, имел развязанные руки и мог двинуться не только к границе, но и к Петербургу.
Осторожно, не путем переписки, Будденброку надлежало войти в сношения с русскими главарями восстания и как будто от себя подать им надежду на помощь своего короля, но вообще он обязан был держать себя спокойно, пока не получит указаний из Стокгольма.
Лишь в одном случае Будденброку разрешалось начать неприятельские действия на свой риск: если кто-нибудь, подкупленный шведскими обещаниями, или недовольный русским правительством, предложит передать Выборг в его руки.
В октябре 1740 года Императрица Анна скончалась, и интриги Нолькена в Петербурге, имевшие целью создать повод приближения к границе войск, расположенных в Финляндии, были в ходу. Генерал Будденброк издал указ, чтобы крестьяне по всем дорогам, ведущим к России, выставили корм для лошадей; но государственные чины в Стокгольме отменили действие этого распоряжения из боязни, что оно не совпадет с желаниями ожидавшегося риксдага, и осень, лучшее время для заготовления запасов в Финляндии, была таким образом упущена, а потеря времени, как известно, «смерти невозвратной подобно».
Три или четыре раза Будденброку давались предписания собрать войска для «защиты» страны, но как только он просил разрешения перейти к активным действиям, его останавливали. 10 марта он намеревался напасть на неприятеля, но в ответной королевской резолюции прочел: «не атаковать».
Итак, войска, расположенные в скудно оделенной Финляндии, бездействовали, но нуждались, конечно, в пропитании. Средства истощались. Недовольство росло. Народ в Нюландской и Тавастгусской губерниях жаловался на постой и просил, чтобы солдаты были больше разбросаны по краю. Ходатаем их явился недовольный ландсгевдинг Гюлленшерна.
Откровенная беседа дипломатов-союзников, а также наблюдения других иностранцев — все, казалось, предостерегало Швецию и советовало ей умерить воинственный задор. Клавдий Рондо — секретарь английского консула — еще в апреле 1739 г. предрекал, что «если шведы окажутся настолько безумными, что решатся на разрыв с Царицей, они навлекут большие несчастья на свое отечество, так как русский двор не остановится ни пред какими соображениями, лишь бы отомстить шведам». Ровно через год сам маркиз де-ла-Шетарди держался того же мнения, говоря, что борьба становится слишком неравной. Кончина Анны Иоанновны России не потрясла и она осталась столь же сильной, как прежде. Чувства недовольства в России шведской партии не усилили. Свержение Бирона наглядно показало шведам устойчивость русского правительства. В декабре 1740 года Амело писал: «Швеция должна считать положение России в настоящий момент менее, чем когда-либо благоприятным для разрыва с русским двором».