«Шведские подданные были лишены права искать защиты и удовлетворения в русских судебных учреждениях, между тем как это дозволялось всем другим нациям».
«Разрешенный нашим подданным VI пунктом Ништадтского мира, а также позднейшими договорами, свободный вывоз хлеба был им потом несправедливо воспрещен, тогда как другие нации пользовались сим правом».
«Честь и безопасность шведского государства, а также равновесие на севере, не дозволяют его королевскому величеству долее терпеть все сии нарушения мирных договоров и очевидные несправедливости, и вынуждают его величество, вследствие столь важных и справедливых причин, употребить те средства, которые даны всеблагим Богом его королевскому величеству, и взяться за оружие, чтобы оградить себя и свое государство от несправедливостей, и доставить Швеции полную безопасность».
Едва депутаты риксдага решились воевать, как сознали необходимость отложить войну. Французский и датский посланники, согласно обещанию, были уведомлены о решении чинов риксдага, но вообще старались держать его в секрете. Ни почты, ни курьеров не разрешалось переправлять через Балтийское море на финскую сторону. Даже суда с провиантом, предназначенные для армии, задержаны были у Даларэ. Шведы, по выражению крестьян, не желали походить на русских, а «честно высказаться», прежде чем напасть; однако обстоятельства сложились так, что только шведский флот мог воспользоваться своим выгодным положением. Сухопутные силы Будденброка были разбросаны на большом пространстве и потому подвергались серьезной опасности от преждевременного объявления войны. Вот, следовательно, в чем кроется истинная причина желания шведов «честно высказаться» до нападения. Шведы попали в затруднительное положение; с одной стороны им нельзя было спешить с объявлением войны, чтобы дать возможность Будденброку сосредоточить свои боевые силы, с другой — им нельзя было более медлить, так как М. Бестужев, узнав о разрыве, конечно, не замедлил послать извещение.
Современник событий, граф Хорд (Hard), осмысленно относившийся к происходившему и изумленный действиями своего правительства, отметил в своих записках: «Как понять такой бред. Почему было не собрать сначала всю нашу силу, прежде чем уведомить неприятеля о том, что мы намерены объявить ему войну, и прежде чем о том возвещено в столице. И разве нельзя было легко предвидеть, что он нападет на нас, как скоро узнает о нашем замысле; думали, что будут иметь дело только с теми русскими, которых раньше разбили при Нарве, и казалось, как будто и в Финляндии, и в Стокгольме только старались отличиться пустым хвастовством».
Война объявлена. Это был военный парад, приноровленный с целью прикрытия политической интриги».
Успех считался настолько обеспеченным, что составление какого-либо плана кампании признавалось излишним, если не считать планом заявление, что Швеция намерена действовать энергично, чтобы скорее окончить войну и тем уменьшить издержки. В Финляндию имелось в виду послать 30 тыс. пехоты. Кавалерии трудно действовать в неровной и гористой местности, изрезанной реками, почему о ней не заботились. Армию будет охранять корабельный флот. В Швеции останется обсервационный корпус.
«Было около полуночи с 30 по 31 июля 1741 г., — читаем у профессора Гельсингфорсского университета Фр. Сигнеуса. В Гельсингфорсе разбудили генерала барона Генриха Магнуса фон Будденброка — временного главнокомандующего в Финляндии. С веселым видом, как будто неся весть победы, вошел молодой прапорщик королевской гвардии и подал три письма Его Королевского Величества. И действительно: приверженцы войны одержали победу над своими политическими противниками и король, наконец, резольвировал, чтобы был активитет против России». В Гельсингфорс официальное известие об объявлении войны было доставлено судном, ушедшем из Стокгольма. Будденброк на другой же день отослал извещение русским, а сам в течении 10 дней оставался в Гельсингфорсе, производя передвижения полков, с остановками, свойственными мирному времени.
При объявлении разрыва, путь из Стокгольма в Россию был закрыт. Но одному курляндскому судну удалось ускользнуть с рейда. Известие о войне в Ригу привез парикмахер и благодаря этому оно было получено в Петербурге ранее 8 августа; но в тот же день секретарь шведского посольства при русском Дворе, Лагерфликт, получил письмо Гюлленборга от 28 июля со вложенным в конверт пакетом М. Бестужева русскому кабинету, который Лагерфликт тотчас же должен был представить по назначению. Этим путем шведский манифест сделался известен в Петербурге.