Но раз войска сосредоточивались и увеличивались, то нужно было подумать об их пропитании. Кронстедт прибег к принудительным мерам, заставив население, пострадавшее от голода, доставлять продовольствие армии. Такое распоряжение Кронстедта вызвало большое неудовольствие, но оно было необходимо. Он запретил вывоз различных продуктов, и король одобрил это распоряжение. Далее, решено было насильственным путем понизить цены, если они подымутся настолько, что стеснят шведский комиссариат в заготовке разных припасов. Крестьяне лишились права продавать свой излишний фураж даже в тех случаях, когда они доставляли казне все, что она требовала. Подобными принудительными мерами Кронстедту удалось сделать столь значительные запасы, что он мог прокормить шведские войска до мая или даже до конца июня 1740 года.
Запрещение вывоза съестных припасов Кронстедт продлил затем на свой риск, дабы эстерботнийцы не поспели доставить их в Стокгольм. Это запрещение поддерживалось посредством земской полиции и штрафов, и применялось настолько строго, что финские помещики, жившие в Швеции, должны были просить кригс-комиссариат разрешить им запастись, исключительно для собственной надобности, съестными припасами по рыночным ценам, обязуясь уступить остальное армии. Во многих местах послышались жалобы со стороны офицеров, которые также должны были жить закупками; они говорили, что крестьяне даже за наличные деньги не хотели отпускать им жизненных припасов и охотнее контрабандой вывозили их из края или по пониженным ценам продавали горожанам. Вновь пришлось прибегнуть к помощи земской полиции, чтобы побудить «недоброжелательных» к установленной продаже. Кронстедт дал понять Або-Бьернеборгскому и Нюландскому ландсгевдингам (губернаторам), чтобы просимая помощь была оказана. В рутах и в рустгальтах надлежало заготовить запасы. Наблюдение за исполнением этого требования также возложено было на земскую полицию, но генерал напрасно ожидал её содействия даже после своего приказания, отданного губернаторам. Ландсгевдинг барон Гюлленшерна жаловался на вмешательство в его ведомство со стороны военной власти. Кронстедт ответил серьезным выговором за его нерадивость, которую, быть может, не без основания приписывали его нерасположению к правительству и его военным планам. Другие ландсгевдинги вероятно не заслужили столь строгих напоминаний, и вскоре офицеры донесли, что, по крайней мере в более плодородных местностях, съестные запасы для армии на случай выступления находились в порядочном состоянии. Но, тем не менее, не имелось оснований надеяться на запасы для большой армии, ибо в виду дороговизны в Швеции, никакой помощи оттуда нельзя было ожидать, а Финляндии угрожал полный неурожай.
В середине марта 1739 года в Финляндии разнесся слух, что русские в Ревеле делают приготовления к переходу по льду через Финский залив, с целью нападения врасплох на Гельсингфорс. Для обороны этого города Кронстедт назначил два полка, другие шведские части, при вступлении неприятеля, должны были собраться вдоль р. Кюмени. По берегу Финского залива выставлена была стража; на вершинах гор расположены сигнальные опии. Кронстедт делал все, чтобы располагать точными сведениями; в то же время он не дозволял никаких передвижений войск, чтобы не дать соседу повода к неприятельским действиям. беспокойство улеглось только тогда, когда лед покрылся глубоким снегом, а к весне сделался непроходимым по рыхлости.
Итак, к западу от р. Кюмени обдумывались воинственные планы и готовились к походу. Шведское правительство старалось запугать указаниями на коварные замыслы России.
К войне стремилась Швеция, но нашлись и такие иностранцы, которые усмотрели в явно оборонительных действиях русского правительства желание воевать. Саксонский агент, т. е. Зум, в донесении от 20 июля 1739 г., писал: «Двору русскому самые прямые выгоды его предписывают, сколько возможно, принять участие в общих европейских делах, и не только для того, чтобы усилить свой вес и свое значение в иностранных государствах и сделаться для них необходимым, но и главнейшим образом для того, чтобы поддержать воинственный дух народа: война служит лучшей школой для русского офицера». Воинственные замыслы агент Зум приписывает и графу Остерману, говоря, что, по его мнению, русское государство постоянно должно быть занято войной. Повод для новой войны давали графу шведы. «Надеюсь, — сказал будто бы Остерман, — что еще до моей смерти шведам придется поплатиться за оскорбления, причиненные России». По уверению Зума, фельдмаршал Миних всеми силами поддерживал гр. Остермана.