Выбрать главу

На риксдаге 1738—1739 г. съехалось особенно много финских представителей: 7 пасторов, 15 горожан и 20 крестьян. Тут же впервые находились депутаты от Верхней Карелии. Такого количества представителей из Финляндии обыкновенно не бывало. Они опять выдвинули на очередь вопрос о знании судьями финского языка. — Пожелание это высказывалось не раз на прежних риксдагах, но практическое его осуществление представляло немало трудностей. — Переводчики являлись менее желательными, но и их назначение сопряжено было со значительными расходами. В секретной комиссии риксдага завязались горячие прения. Защитником финских интересов выступил абоский купец Вехтер, который добивался назначения служащих из лиц, знакомых с языком народа, находя, что в противном случае население будет страдать от несправедливостей. Члены секретной комиссии сошлись во мнениях на том, что при соискании должностей в Финляндии, при одинаковых заслугах и способностях, справедливо отдавать преимущество лицам, лучше владеющим финским языком. Относительно же практического применения этого принципа сильно высказался президент абоского гофгерихта (1729—1738) Самуэль Окергиельм, один из видных деятелей периода свободы. — Он спросил, насколько такое постановление имеет в виду воспрепятствовать шведским людям получению должностей в Финляндии. Ограничений для шведов ему, конечно, нежелательно было допустить. Затем Окергиельм указал на то, что в Нюландских и Эстерботнийских шхерах преобладает шведский язык, что в Финляндии не было пастора, коронного фохта, ленсмана и унтер-офицера, которые бы не знали вместе со шведским языком также и финский. А потому создавалась надобность в знании народного языка только для судей, лагманов и низших должностей края. Если не допускать к должностям Финляндии шведов, — говорил он, — то это вызовет «недоразумение между обеими нациями, кои не пройдут без слишком большего вреда для всего государства». Далее оратор напомнил, что в Швеции всегда имели в виду слить финнов со шведским элементом путем колонизации, шведских законов и учреждений. Если это не осуществится и если остальные провинции, подобно Финляндии, предъявят подобные же требования, то в скором времени можно ожидать, что возникнет столько республик, сколько имеется провинций. Элиас Вехтер возразил, что его предложением не имелось в виду отстранения шведских людей от должностей Финляндии, но Окергиельм остался при мнении, что дело идет о неосновательных домогательствах.

На следующем заседании еще раз возник вопрос о взаимных отношениях шведской и финской «наций», как тогда выражались. Генрих Вреде сказал, что хотя он финн и владеет имением в Финляндии, но, тем не менее, не решается делать какого-либо различия между интересами Швеции и Финляндии; точно также он находил, что Финляндия не в праве жаловаться на неполучение помощи от Швеции. «Тем не менее, — прибавил он, очевидно, намекая на Элиаса Вехтера, — ходят слухи, что некоторые «гнилые яйца» среди финнов говорят, что если с нами будут так обращаться, то они соединятся с русскими и дадут шведам почувствовать свою силу». Вехтер настаивал, чтобы это выражение было исключено из протокола, но Вреде сохранил его.

Немало встревожила Окергиельма также петиция герадского округа Ниикис об упреждении для Финляндии должности особого генерал-губернатора и отдельной камер-коллегии. Она показывала, что среди финнов просыпалась критика отношений их родины к Швеции. Все эти прения замечательны тем, что они впервые перенесли интересы финского языка в политическое собрание.

Вопрос, после этих дрязг среди финляндских депутатов, в сущности провалился, хотя правительство и дало на них спокойный ответ. Резолюция на прошение (от 16 марта 1739 г.) народных представителей гласила: «Его Королевское Величество склонен замещать судейские и другие должности в Финляндии лицами, знающими финский язык, насколько обстоятельства и служебные способности подлежащих лиц будут тому содействовать». — Эта оговорка на практике лишила королевское постановление почти всякого значения и, по мере того, как улучшалось и крепло положение шведского правительства оно менее всего заботилось о финском языке своих административных и судебных членов.