Атакующие порядки французов расстроились в мгновение ока. Некоторые рыцари вылетели из седла, оказались растоптанными копытами лошадей. Некоторые упали в канал или в болото, и тяжелая броня не позволяла им подняться[57].
А затем их атаковали фламандцы.
Способ, которым рыцари сражались между собой, состоял в нескольких конных сшибках. Поверженного противника пленяли, сопровождая этот акт церемонными любезностями, и в дальнейшем удерживали в ожидании щедрого выкупа. Этим фактом восхищаются лишь близорукие люди, которые забывают, что такое вежливое отношение существовало только для рыцарей. Пехотинцы, не имевшие ни лошадей, чтобы сбежать при поражении в бою, ни хороших доспехов, обычно безжалостно вырезались без шанса на пленение. Они же не имели возможности заплатить выкуп.
Следовательно, когда горожане-ополченцы без малейшего милосердия убивали рыцарей, они действительно нисколько не следовали правилам галантной войны. Эти правила были обязательны только для рыцарей. Длинные пики «работали» методично и безжалостно, завязшие в трясине рыцари были убиты. Робер Артуа и вместе с ним семьсот других благородных рыцарей встретили свою смерть под Куртре.
Число погибших рыцарей известно, потому что семьсот пар золотых шпор были собраны фламандцами в качестве трофея, поэтому битва при Куртре более известна как Битва золотых шпор.
Филип IV не считал поражение финалом и ввел новые армии во Фландрию. Он одержал несколько побед, достаточных для восстановления престижа, но фламандские города сохранили существенную независимость, и Филипп понимал, что кампания не принесла нужных результатов.
Сражение при Куртре стало ценным уроком. Война всегда нечто большее, чем ряд поединков между рыцарями, как если бы они были на турнире или жили в своего рода сказке о короле Артуре, рожденной в сознании трубадура. Пехотинцы, хорошо дисциплинированные и хорошо вооруженные, могли остановить неорганизованную толпу всадников и нанести им серьезное поражение.
Урок нужно было усвоить, но французское рыцарство не захотело его учить. Отказываясь покидать мир трубадуров и их героической мифологии, они обвиняли в своем поражении при Куртре неудачный выбор диспозиции. Несколько лет спустя швейцарские ополченцы так же победили немецких рыцарей, и там ответственность за результат возложили на горы, а не на храбрость стойких и решительных воинов низкого происхождения.
Французская аристократия в течение более чем столетия несла военные поражения, подобные Куртре или даже хуже, чтобы наконец понять, что рыцарство годилось лишь для сборников рассказов.
Унижение римских пап
Хотя военные поражения в Сицилии и во Фландрии были сокрушительными, в конце концов, они были только булавочными уколами. Под устойчивой и несколько безжалостной рукой Филиппа IV продолжался процесс централизации, и Франция становилась более сильной, чем когда-либо прежде. Три века правления Капетингов объединили страну. К XIV столетию было только четыре региона, где власть короля оставалась символичной, и все они — на окраинах королевства.
На юго-западе была Гиень, которой управлял английский король, и Фландрия на северо-востоке, которая вступала в союзы с Англией столь часто, как того желала. На востоке была Бургундия, при герцоге — дальнем родственнике короля, который действовал лишь с одобрения королевского правительства. А на северо-западе лежала Бретань, которая была совершенно особым случаем.
В VI и VII столетиях сюда переселялись беженцы из Британии, спасавшиеся от вторжения саксов. Земли были заселены кельтами-бриттами, здесь сформировалась своеобразная кельтская культура и свой бретонский язык. Ее население не принимало французский язык, но это не означало антикапетингской политики. Скорее это символизировало желание герцогства оставаться нейтральным и самобытным. Когда Бретань должна была выбирать одну из сторон какого-нибудь конфликта, она делала это настолько аккуратно, насколько было возможно.
Но территориальной централизации было недостаточно. Франция нуждалась в централизации экономической, если правительство действительно желало быть сильным. Феодальная система была фактически мертва с военной и политической точки зрения, но все еще существовала в сфере экономики. Филипп IV чувствовал себя связанным средневековой финансовой системой, которая была чрезвычайно неэффективной и основанной на запутанных юридических взаимоотношениях сеньоров и вассалов. Королевские доходы никогда не превышали постоянно увеличивавшихся затрат, и Филипп IV управлял гораздо более крупным, а значит, и более дорогим королевством, чем его предшественники, а посему он должен был добывать деньги всеми возможными способами.
К тому же двор завяз в трясине феодальных традиций и стремился к обогащению, в то время как нация оставалась бедной. Бюргеры процветали. Приблизительно в 1200 году итальянский математик Леонардо Фибоначчи ввел в Европе новую цифровую систему, которую заимствовал у арабов, а потому названную «арабской». С новыми цифрами было гораздо легче работать, чем с освященными веками римскими. Они быстро получили популярность среди торговцев. Приблизительно в 1300 году в Италии была изобретена система двойной бухгалтерии. Оба достижения привели к упрощению и ускорению финансовых расчетов.
Неудивительно, что такой монарх, как Филипп IV, не остановился перед сомнительными методами, чтобы увеличить приток денег в казну. Например, он «портил» монету, включая меньше золота и серебра, оставляя себе избыток. Он безжалостно притеснял те слои населения, к которым не питал симпатии. Он брал огромные суммы в долг у евреев и итальянских ростовщиков, а когда выжал из евреев все, что смог, изгнал их из королевства. Он продавал рыцарские титулы богатым бюргерам за большие суммы. (Это давало им престиж и свободу от налогообложения, так что это была действительно долгосрочная потеря в обмен на краткосрочную выгоду.) Король также предложил свободу крепостным крестьянам, но не из гуманности, а за деньги, если они могли их найти.
Один источник денег, который всегда был дразнящей приманкой для всех монархов Средневековья, — казна церкви. Многие короли пытались заполучить хоть часть этих денег, но церковь всегда сопротивлялась и почти всегда добивалась успеха. В свое время король Англии Иоанн попробовал, но папа римский, Иннокентий III вынудил его признать свое поражение.
Однако времена менялись, и церковь уже пережила пик своей власти. Последними, кто осознал это, были папы.
24 декабря 1294 года папой римским стал Бонифаций VIII. Он был раздражительным и высокомерным человеком, который смотрел на папскую власть, как если бы все было как при правлении Иннокентия III. А на самом деле обстояло совсем по-другому.
Он считал себя арбитром королевских ссор. Он дал официальное одобрение арагонскому королю на управление Сицилией, которой фактически правил и без его одобрения, со дня «сицилийской вечерни». Он также стремился помирить Филиппа IV и Эдуарда I.
Он, естественно, хотел мира, потому что из-за расходов на войну оба короля облагали налогом духовенство без папского разрешения. Война продолжалась, и вместе с ней налогообложение, а кратковременная вспышка активности папы прошла. В 1296 году Бонифаций VIII написал буллу, названную Clericis laicos, в которой угрожал моментальным отлучением от церкви любого, кто облагает налогом духовенство без папского разрешения.
Английское правительство было ею укрощено, но Филипп IV не отреагировал. Его потребность в деньгах стала еще большей, и он решил изменить политику в отношении церкви. До сих пор Капетинги порой ссорились с Римом по личным проблемам, но почти никогда по принципиальным вопросам. Англия и Священная Римская империя тратили впустую энергию и силы в сражениях с церковью, пытаясь управлять духовенством и его деньгами, но Франция сделала очень мало таких попыток. Фактически, когда папа римский должен был бежать от германских армий, он мог всегда рассчитывать на безопасность во Франции.