Жорж Дюби
История Франции
Средние века
(987 — 1460)
От Гуго Капета до Жанны Д'Арк
От издательства
Предлагаемая вниманию читателей книга открывает серию работ — в 5 томах (8 книгах) — по истории Франции в переводе на русский язык. Серия готовится в рамках программы «Пушкин» под эгидой Министерства иностранных дел Франции и Посольства Франции в России. Каждый том посвящен определенному периоду истории страны и написан самыми известными специалистами по соответствующему периоду.
Творчество автора данной работы Жоржа Дюби (1919–1996) занимает поистине особое Место в современной историографии. Не только потому, что, по всеобщему признанию, он, член Французской и едва ли не всех европейских академий, был одним из крупнейших медиевистов наших дней, и не только вследствие его исключительной научной продуктивности.
Дюби — последователь Марка Блока и Люсьена Февра. По его собственным словам, тем, кем он стал, он обязан чтению «Королей-чудотворцев», «Феодального общества», «Религии Рабле». Небезосновательно имя Жоржа Дюби связывают с традицией журнала «Анналы», наиболее яркого и во многом определяющего явления в историографии истекшего века.
В центре внимания Жоржа Дюби, постоянно расширявшего круг своих изысканий, неизменно оставалась история средневековой Франции, преимущественно XI–XII столетий. На протяжении полувека своей научной биографии он рассматривал феодальное общество с разных точек наблюдения, и взор историка все глубже проникал в его структуру. Взаимодействие истории материальной цивилизации и социальной структуры, с одной стороны, с историей коллективных представлений и культуры, с Другой — в этом усматривал Дюби главную цель и задачу исторической науки. Вместе с Робером Мандру он впервые ввел в сферу исторических исследований понятие «ментальность», подразумевая под этим систему образов и представлений, которые всегда лежат в основе человеческих суждений о мире, своем месте в нем и, следовательно, определяют поступки и поведение людей. Предлагая систематически изучать ментальности, он высказывал убеждение, что все взаимоотношения внутри общества столь же непосредственно и закономерно зависят от подобной системы представлений, как и от экономических факторов. Воображаемое переплетается с действительным и участвует в функционировании социального строя — такова ведущая идея Дюби. Идеи, представления, иллюзии общества о-самом себе не только отражают социальный мир, но и пересоздают его.
Человек редкого литературного дарования, Жорж Дюби всегда умел и желал писать не только для своих коллег и учеников, но и для широкой читательской аудитории. Его захватывающие книги, смелость и богатство содержания которых поражают читателя, стали одним из символов Франции.
К читателю
Издание, которое задумали Эммануэль Ле Руа Ладюри, Франсуа Фюре, Морис Агюлон и автор этих строк, предполагало сосредоточение нашего внимания на мире политическом. Уже написаны хорошие книги, где на нескольких сотнях страниц в сжатой форме излагаются события, которые произошли в землях, составляющих ныне Францию, в течение Средневековья, длительного периода истории, продолжавшегося более тысячи лет. Не видя нужды в том, чтобы добавить к этим книгам еще одну, им подобную, я решил построить свой труд на основе свободного выбора предпочтений, о которых должен дать отчет читателям.
Свою задачу я видел в том, чтобы описать начало истории Франции. Когда же возникла эта страна? В поисках ее корней Фернану Броделю пришлось опускаться в глубины предыстории. Я же решил ограничиться сравнительно тонким пластом прошлого, который изучаю не один год. Поэтому я начинаю с конца X века; мне недостаточно знакомо то, что предшествовало этому периоду. И останавливаюсь на середине XIII века; то, что происходило позднее, я самостоятельно не изучал. Подробно излагать историю эпохи, которую столь тщательно исследовали Бернар Гене, Франсис Рапп, Жак Ле Гофф, их ученики, означало бы менее умело повторять то, что они уже сказали. Однако я вхожу в команду. Если мне и позволено начать там, где я пожелаю, то доверенная мне часть труда должна как-то смыкаться с тем, что за ней следует. Поэтому предлагаемое читателю повествование будет состоять из двух весьма неравных частей: первой — развернутой, второй — значительно более сжатой, представляющей собой простое соединение, нечто вроде легкой приставной лесенки; дойдя до юности Людовика Святого, затем я лишь расставляю вехи, останавливаясь только на тех изменениях в истории власти, которые мне представляются самыми существенными.
Эта книга — отнюдь не краткий очерк истории Франции и тем более — истории французской цивилизации. Моей задачей было показать, как из феодальной раздробленности постепенно возникало государство. Разумеется, политическая эволюция происходит внутри какого-то целого. Ее невозможно было бы от этого целого отделить. Поэтому я внимательно следил за тем, чтобы читателю стали ясны все изменения, которые определяют политическую эволюцию и на которые она, в свою очередь, влияет. Например, я рассказываю об ускорении денежного обращения, о строительстве соборов, о расцвете куртуазности, но всегда в связи с тем, что является объектом моего исследования, — медленным преобразованием властных отношений.
Наконец, я должен предупредить о двух избранных мною подходах. Прежде всего, я без колебаний останавливался подробно на некоторых отдельных событиях. То отношение, которое они вызывали к себе в определенную эпоху, бросает внезапный свет на историческую обстановку и на самые глубинные структуры; через событие мы осязаем саму жизнь. С другой стороны, я постоянно пытался как можно больше опираться на исторические свидетельства. Вообще, я стремился с возможно большей полнотой воссоздать представление о своей роли в мире, присущее людям тех далеких времен. Мне хотелось взглянуть на этот мир их глазами.
Как уже было сказано, я как бы подхватываю рассказ об истории, которая не стоит ria месте, но мне приходится исследовать период, когда движение ускоряется. Накануне тысячного года на тех обширных пространствах земли, которые я рассматриваю, люди попадаются еще редко, орудия их труда убоги, сами они остаются удивительно неразвитыми; до победы христианства над язычеством еще далеко даже в ближайших окрестностях немногих городов-ситё, поставленных Римом. Однако благодаря какому-то глубинному движению — медленному, смутно различимому — сельские местности уже на протяжении нескольких поколений все энергичнее заселяются. Это движение побуждает также приступить в монастырях и под сенью соборов к освоению богатого культурного наследия каролингского Возрождения; опираясь на спасенные благодаря ему античные рукописи, на комментарии, которыми тогда эти тексты снабдили, ученые мужи мечтают перестроить общество согласно предначертаниям Господа. Порывы прогресса, все более сильные, выводят эти земли из дикости, они все яснее предстают перед взором историка. Однако исследователю очень трудно понять, что представляли собой властные институты и как они взаимодействовали вплоть до порога XIII века.
Дело прежде всего в том, что на прочных материалах тогда писали и мало, и редко. Любая властная сила проявляла себя главным образом с помощью слова и жеста. Поэтому письменные источники редки, они похожи на луч света, который внезапно появляется издалека и снова гаснет. С другой стороны, лексикон этих текстов лишен гибкости и не успевает следовать за изменениями в жизни. Все используемые слова имеют латинское происхождение, но смысл их со временем незаметно меняется, причем по-разному в различных местах. Что означают, к примеру, слова potestas, bannum в той или иной записи картулярия, сборника грамот? Придавали им тот же смысл в другой рукописной мастерской? Путаницу увеличивает склонность к риторическим изяществам, свойственная писцам-скрибам, интеллектуалам по роду занятий и педантам по характеру. Вульгарным выражениям, к которым прибегают участники тяжб, эти скрибы предпочитают термины, заимствованные у классических авторов. И при изложении официальных речей реальность постоянно затемняется из-за того, что слова употребляют в производных значениях. Наконец, все то, что сохранилось от этих речей, передано нам крайне узким кругом лиц. Поэтому образ власти, который удается воссоздать историку, неизбежно остается таким, каким его рисовало себе высшее духовенство, горстка просвещенных людей, защищая свои исключительные права, оспариваемые светскими силами. В пылу борьбы эти люди, сознательно или несознательно, искажали то, что описывали.