История французских деревень вплоть до XIV века фактически больше всего изобилует белыми пятнами из-за отсутствия информации. Письменные источники редки, туманны, топонимика обманчива; наиболее убедительные материалы дают археологические изыскания, которые приобрели в последнее время значительный размах. Однако раскопки, обходящиеся дорого, всегда носят точечный характер, тогда как анализ должен основываться на данных обо всей территории. А поскольку трудно вести раскопки в зонах, которые застроены, эксплуатируются, то наиболее известные места обитания, обнаруженные во Франции (такие, как в районе Шаравин), являются маргинальными. Кроме того, невозможно датировать найденные развалины, выявляя среди них новые, покинутые, восстановленные строения, чтобы на удовлетворяющем науку уровне составить их плотную хронологическую сетку и сопоставить выводы археологов с теми материалами, которые дают письменные источники, помимо содержащихся в них сведений о текущих событиях. С учетом всего этого я отнюдь не могу выразить убежденности в том, что поселения во Франции были непостоянными вплоть до фазы, которую Робер Фоссье называет «оклеточиванием». Верно, что крестьянские жилища еще представляли собой (по крайней мере, в некоторых областях) «бросовые дома». Однако сразу же после появления документов, дающих нам четкие сведения о владельцах земли (то есть начиная с VIII века, а в некоторых частях северной Галлии — даже с VII века), становится очевидным следующее: когда в этих документах говорится о «дворах», «огородах», «мансах», то в расчет принимаются не имеющиеся на этих участках «здания», действительно ненадежные, но ограда и замыкаемое ею пространство. Именно они придают участку особый статус, причем статус прочный, поскольку он не меняется, даже если участок остается на какое-то время незанятым. Добавлю, что огороженная земля используется интенсивно под сады и огороды, так как почва здесь более плодородна уже благодаря самому по себе присутствию людей, скота и птицы; доходность такой земли гораздо выше доходности пахотных площадей. Я верю в длительное существование «кочующего» земледелия, но я не верю в то, что оно сохранялось на огороженных участках. И не потому, что там находились постоянные строения (и другие огороженные участки, отведенные под виноградники, своего предназначения по необходимости не меняли), но потому, что в огороженном, стало быть, надежном пространстве собиралась основная и самая ценная доля средств пропитания.
Я принимаю во внимание концепцию «оклеточивания», но убежден в том, что в различных французских провинциях этот процесс не шел с одинаковой скоростью и развивался не в одинаковых формах. Очертания современного ландшафта служат тому подтверждением, это в данном случае наилучший документ, по своей содержательности намного превосходящий другие. По всей видимости, укрепление сельского сообщества шло в Лотарингии или в Нормандии не так, как в Провансе, где нашему взору открываются остатки структур, подобных структурам Лацио. Здесь в период между серединой XI века и серединой XII века мало-помалу слово castrum (укрепление, лагерь) утверждается в грамотах для обозначения скоплений жмущихся друг к другу домов, скоплений, которые пришли на смену прежней распыленности жилищ. В провинциях поселения формировались под воздействием различных факторов. Остановлюсь на примере небольшого края, прошлое которого мне лучше известно. Это окрестности Клюнийского аббатства и холмы Маконнэ.
Ныне здесь взору представляются разбросанные деревни и хутора, большая часть которых расположилась на местах бывших римских «вилл». Прежде всего поражают древность сети расселения и ее устойчивость. Однако набор признаков подтверждает, что в течение X, XI и XII веков между местами обитания происходил своеобразный отбор. До последней войны в сегодняшнем кантоне Клюни насчитывалось 25 деревень, 71 хутор, 283 жилища на выселках. Необыкновенно богатые письменные источники свидетельствуют, что около 1000 года здесь находилось 161 место обитания с собственным названием; 77 из этих топонимов затем исчезли. Некоторые места получили новые названия, но многие из них обозначают селения, покинутые жителями. То есть в целом произошла концентрация населенных мест. «Оклеточивание». Однако имеются веские основания утверждать: полностью такие места никогда не умирали. Одна или две крестьянские семьи оставались там, пользуясь открывавшимися преимуществами. Добавлю, что в рассматриваемую мною эпоху область, о которой идет речь, не претерпела каких-либо коренных изменений в системе сельскохозяйственного производства, вынуждающих людей менять род занятий. Вполне очевидно, что к такой смене их толкало властное давление. Приведу примеры такого давления.
Начну с рассказа о том, как опустела villa Secriacum. В середине XI века здесь насчитывалась по меньшей мере дюжина огороженных садов. Неизвестно, были ли они разбросаны среди полей или примыкали друг к другу. Интендант Клюнийского аббатства, монах, ведавший денежными делами, около 1080 года выкупил, по очень высокой цене, права всех земельных собственников — 18 сеньоров и 14 крестьянских семейств, а также права всех землепользователей. Крестьяне покинули свои насиженные места, здесь образовался единый домен, новый собственник которого стал эксплуатировать землю непосредственно. Эта местность и по сей день носит название домена — Гранж-Серси.
Теперь — примеры концентрации поселений. Вокруг крепостей в XI веке образовались скопления жилищ. Каждое из таких скоплений представляло собой как бы выходящую за пределы главной усадьбы артель работников, обязанных обслуживать воинов. К этим работникам, обосновавшимся вместе со своими домашними вокруг башни и внешней замковой стены, присоединялись и некоторые крестьянские семьи. Так рождались деревни, которые по своей ткани напоминали городок-«бург», развевавшийся в то время у ворот Клюнийского монастыря и ставший настоящим городом. Население «виллы», где возвышался замок, разделилось, образовав Берзе-ла-Вилль и Берзе-ле-Шатель, которые сегодня находятся на некотором расстоянии друг от друга, равно как Баже-ла-Вилль и Баже-ле-Шатель.
Как очевидно, центром кристаллизации в других местах становилось кладбище. Окружавшее церковь предхрамие «атриум» не только принимало усопших, оно предлагало безопасность живущим. В этом пространстве, признававшемся сакральным, запрещалось любое насилие; люди меча не могли там силой вымогать налоги. Некоторые церкви оставались вместе с захоронениями усопших в стороне от селений, как, например, в Мазиле; крестьяне — вилланы этого прихода расселились вокруг усадьбы сеньора. Напротив, в Пьеркло, где владелец замка Берзе после длительных переговоров подписал документ, в котором обязывался сохранять мир на кладбище, люди из окрестных хуторов переселились поближе к этому безопасному месту. Позже, в конце XII века, увеличилось население в Кортве, Салорней, Приссе благодаря сознательной политике местных сеньоров: они привлекали сюда переселенцев обещаниями налоговых послаблений, тем, что сеньоры называли «льготами».