Иногда (в частности, когда в наследники прочат зятя) слова согласия цедят сквозь зубы, ибо часть гарнизона может считать такого наследника чужаком, от которого надо избавиться. Если новый сеньор умирает от загадочной болезни, то подозрение падает прежде всего, разумеется, на его жену, но затем сразу же — на воинов замка. Действительно, в отряде, привязанном к крепости, имеются потенциальные претенденты на наследство: в их жилах течет кровь покойного господина. Это — его младшие братья, племянники, двоюродные братья и особенно побочные дети — бастарды. Такую «семью» известной мере объединяет кровное родство. Однако главный источник ее сплоченности — «дружба», товарищество, укрепляемые совместными трапезами, совместными ратными делами. Об этом свидетельствуют прозвища, которыми часто награждают друг друга братья по оружию, — Толстяк, Босоногий, Рыжий. Такие клички даже передаются по наследству. Наконец, подобно монахам монастыря, являющимся вместе со своим отцом-аббатом коллективными владельцами имущества и прав, которые принадлежат почитаемому в этой обители святому покровителю, воины замка являются совладельцами власти, связанной с крепостью, и сир не может принимать решения, не советуясь с ними. Воины помогают сиру упрочить власть. Я разделяю мнение П. Боннасси о том, что сеньория представляла для крестьян двойное бремя, ибо они становились жертвами набегов, которые совершали для их устрашения воины замка. Такие набеги на языке того времени называли «кавалерийскими наездами», «кавалькадами» — их участники были конными воинами. Именно положение всадников отличало этих воинов от простонародья, которое они подавляли, устрашали, будучи солидарными с сеньором. Солидарность проявлялась и при поражении. Не были редкими случаи, когда победитель, взявший крепость, не только сжигал ее укрепления, но и уничтожал ее гарнизон, предавая смерти всех воинов замка или же ослепляя их, или отрубая правую руку.
Эти грубые люди беспрестанно соперничали между собой. Живя в одном помещении, как монахи, они испытывали друг к другу одновременно и приязнь, и ненависть. В этом помещении они спали, сюда заносили столы, превращая общую спальню в трапезную. Постоянный гарнизон крепости получал время от времени подмогу от других конных воинов, которые также были связаны с этой крепостью, но проживали в своих собственных домах, находившихся чаще всего на территории, непосредственно подвластной сеньору, а иногда и за пределами этой округи. Вот как около 1025 года была организована охрана графского замка в Вандоме. В апреле и в мае (эти месяцы отличались особой военной активностью, на каменных календарях, высеченных на порталах больших церквей, их изображали в виде вооруженного всадника, гарцующего среди деревьев с молодыми листочками) замок сторожит сам граф вместе со своим «ближним кругом» (т. е. людьми, делящими с ним кров и стол); но в остальное время гарнизон крепости составляют «воины» другого рода. Их называют тем же латинским словом — miles, но на этот раз не применительно ко всей группе. Это уже личное звание, которое судейские писцы, стремящиеся обозначить социальную принадлежность свидетелей, записывают вместе с именем собственным. Звание такого воина (обычай давать их распространяется в начале XI в.) уже не походит на кличку, но указывает на место, где находится его усадьба. Хронисты того времени хорошо чувствовали, что существуют две категории воителей: одна — имеющая более высокий ранг, и другая — живущая в тени своего господина. Последнюю составляют milites gregarii — рядовые или же «воины второго разряда», второго сорта. Более высокую ступень занимают люди, которые также должны «служить», то есть выполнять свой общественный долг, взяв оружие, охраняя крепость. Но это служба добровольная, привилегию на нее дает происхождение.
В самом деле, благодаря необыкновенно богатым источникам удалось установить, что в начале XI века воины, которые служили в окрестностях Клюнийского аббатства, имея личные звания, будучи опоясанными «военной перевязью», знаком достоинства, происходили из тех крупных родственных групп, в которых каролингские короли когда-то находили будущих епископов и графов. После утверждения замковой сеньории эти люди благодаря кровным связям, землям своих предков оказались стоящими над подчиненным народом. Однако они не вошли в число тех, кто смог соорудить в своем дворе собственную «мотту». Поэтому местом их службы была соседняя крепость. Они собирались там в момент опасности. В середине XII века такие люди образовывали небольшие отряды в различных замках Маконнэ, когда в этом краю оказывались шайки разбойников или когда к нему приближалась королевская рать. Если сир поднимал свой стяг, желая защищаться или нападать, эти воины шли к нему на подмогу. Они приходили к нему и на «стаж» («stage» — это выражение той эпохи), оставаясь в стенах замка какое-то время. Так, в Вандоме семь воинов «первого разряда» жили в замке поочередно, по месяцу каждый, в течение «мертвого» военного сезона, в тесном общении с господином. Сир кормил их во время «стажа», одарял милостями. Кроме того, им предназначалась часть поступлений, которые держатель власти получал из различных источников доходов. Часть эта была скромной, но в те времена стоимость дара значила меньше, чем сам дарственный жест. Такое пожалование обозначало привязанность, прикрепленность. В документах, составлявшихся на латыни, ее называют «fevum» «фьеф» (лен, феод).
В число милитов старшего ранга постепенно вошли некоторые воины замка, которым сир находил жен, предоставлял землю для обустройства, то есть «сажал на землю». Таких людей связывали с крепостью самые прочные узы. Например, в конце XII века из 55 милитов, прикрепленных к замку Пикиньи, 25 постоянно проживали рядом с крепостью и оставались там на более продолжительную «стажировку». Не происходили ли они из домовых конников, обустроенных таким образом? «Местное воинство», следовательно, не составляли исключительно выходцы из старинной знати. Но обладание привилегиями превращало это воинство в закрытое сообщество. Действительно, его члены благодаря своей службе избавлялись от принуждения и эксплуатации, которые шли из крепости. При этом такое освобождение было благотворным для всего дома милита, для всех тех мужчин и женщин, которые от него каким-либо образом лично зависели. Каждая из их усадеб, окруженных неглубокими рвами, часто с расположенной рядом приходской церковью, представляла собой анклав на территории, подвластной государственной крепости. На милите лежала обязанность поддерживать порядок, карать, наставлять. У себя дома, в своем частном кругу, воин отвечал за спокойствие и правосудие. Над небольшим обществом людей, лично от него зависимых, он имел такую же власть, какой обладал владелец замка над крестьянами, постоянно живущими в опекаемой им округе. Пользуясь подобной властью, освобождаясь от уплаты налогов сеньору и участвуя в его доходах, получая от него дары в самой различной форме, все эти воины оказались соединенными в один настоящий класс, который эксплуатировал другой класс, состоящий из работников. Не будучи совершенно закрытым, класс воинов имел наследственный характер, а потому обладал удивительной устойчивостью.
В тех немногочисленных областях, где взору историка предстает более ясная картина, он приходит к выводу, что число привилегированных семейств не возросло на протяжении XI и XII веков, а скорее уменьшилось. Как мне представляется, это произошло в результате того, что семейные отношения стали строиться по примеру отношений между государями, которые основаны на том, что именно государи обладали «честью», публичными функциями. Мы уже видели, что в X веке властная сила государей была неделимой; выпадая из рук предыдущего ее держателя, она полностью передавалась в руки одного единственного наследника, лица мужского пола. Таковым оказывался старший сын или брат. Для предотвращения разрывов применялись строго выверенные стратегии. Глава дома стремился выдать замуж всех дочерей, чтобы благодаря им, или вернее, благодаря их будущим сыновьям, которые должны полюбить его как племянники, завязать полезные связи с другими родами. Но глава дома остерегался того, чтобы каждый юноша заключал законный брак. В такой брак мог вступать лишь один из сыновей, за исключением тех случаев, когда кому-либо из младших братьев не выпадал шанс заполучить в жены наследницу именья, в котором ее супруг мог бы обосноваться. Следование этой осторожной практике позволяло из века в век сохранять единство королевской чести, княжеской чести, которые передавались от поколения к поколению по мужской линии на основе единонаследия. Властные функции шателена также представлялись честью. И поэтому тогда, когда обязанности по руководительству народом раздробились и распределились по замкам, на замковую округу, оберегая ее целостность, распространились обыкновения; схожие с теми, что были описаны выше. Такие обычаи утверждаются и в домах воинов, которые в качестве держателей фьефов исполняют публичные функции, и мало-помалу — среди воинов, охраняющих дом господина, после того как последний обустраивает их в своем владении. Когда каноник Ламберт из Ватрело рисует в конце XII века свое генеалогическое древо, то основателем рода называет прапрадядю, который являлся воином в епископском доме; и этот воин в самом деле основал свой род, получив от патрона в пользование часть его домена.