В результате всех этих изменений рамки владений баронов и небольших графств к 1200 году оказались слишком узкими. В условиях слома всевозможных перегородок сохранение мира в стране и дальнейший экономический рост стали зависеть от властей, господствующих на более обширных территориях. От власти князей. Именно им по плечу было организовывать успешную борьбу со стихиями. Ни один из кантонов провинции Валь-де-Луар, взятый в отдельности, не был способен защитить свои земли от наводнений, и понадобилось вмешательство высшей власти — власти графа Анжуйского, чтобы обеспечить согласованные действия по сооружению дамб в долине Луары. Властью графа Фландрии был организован коллективный отпор наступлению моря, затоплявшего обширные пространства. Только князья были способны обеспечить защиту иноземных купцов, привозивших свои товары на большие ярмарки. Известно, в какое замешательство повергло этих торговцев в 1127 году сообщение о том, что во Фландрии нет более графа, способного взять их под свою защиту. Только такие государи на всем пространстве, где пролегали все более протяженные торговые пути, способны были уменьшить разнобой в системе мер и весов. И в особенности разнобой в определении первейшей меры, денежной, как меры стоимости. Пока товарообменные процессы оставались слабыми, а монеты некачественной чеканки шли главным образом на оплату церковных служб властителями, давая им возможность делать широкие, но чисто символические жесты показной щедрости, монетные дворы, куда серебро отдавали для чеканки денег, если вдруг возникала в них нужда, были разбросаны по стране, подобно центрам власти. Денье с выбитым на них крестом, — таким же, как на храмах — убежищах, стоящих под защитой мира Божия, — были как бы отмечены печатью святости. Они утверждали установленный миропорядок. Однако разбросанность, произвол тех, кто чеканил монеты, обрезка монет, истирание в процессе обращения, делавшее еще тоньше и без того тонкие пластинки серебра, приводили к чрезвычайному разнообразию в реальной стоимости монет. Роль менялы, сидевшего на своей скамье у каждого рынка, состояла в том, чтобы взять пробу, взвесить и определить относительную стоимость самых разных монет. Оживившаяся торговля ожидала от милостивых князей надежных, стабильных по своей ценности денег, которые принимались бы к оплате на всем протяжении дальних торговых путей. Обращаясь все быстрее на все более широком пространстве, деньги требовали укрепления обширных политических образований и становились самым мощным фактором, содействовавшим такому укреплению.
И как раз князья, действительно, могли свободно черпать деньги там, где они текли особенно широким потоком. Прежде всего — из самого источника: чеканя лучшую, пользующуюся наибольшим спросом и доброй репутацией монету, князь забирал себе часть ее прямо там, где происходила чеканка. Затем он перехватывал монету на путях ее передвижения, устраивая таможни на узлах пересечения торговых путей, там, где обойти их было невозможно. Когда в 1191–1192 годах Филипп Август овладел княжеством Артуа, используя права своего сына, он начал с захвата крепостей и сразу же после этого установил контроль над важным пунктом сбора дорожной пошлины в Бапоме, где из Арруэзского леса выходила дорога, служившая основным торговым путем между Фландрией и Парижским бассейном. И немедленно поднял тарифы дорожных сборов. Государи владели самыми крупными и надежно защищенными городами, и ярмарки под их надежным покровительством привлекали многочисленных негоциантов. Мощь сиров Монпелье неуклонно росла в XII веке, причиной было умелое превращение ими порта Латт, расположенного неподалеку от небольшого поместья, полученного их предком от графа де Могио, в один из главных торговых центров Средиземноморья. Деловые люди, «ломбардцы», евреи-ростовщики, съезжавшиеся издалека, никогда не могли чувствовать себя в безопасности, поскольку все знали, что у них в кошелях деньги не переводились. Они ни в чем не могли отказать государю-защитнику. Стоило им догадаться, что князь нуждается в крупных суммах, как они сами, без приглашения, шли предлагать ему средства. И — стоило ему мигнуть — давали их ему, особенно если вдруг начинало попахивать очередным погромом.
В наличности повсюду нуждались, но в княжеские дома она текла рекой. Здесь ей вели счет не только на денье или су, но и на марки серебра, на фунты. И это возносило княжеские дома высоко над «рыцарями, шателенами, графами и даже над герцогами», которых, как с горечью отмечал уже около 1130 года Петр Достопочтенный, аббат монастыря Клюни, «привлекал запах денег». Жажда денег делала их всех покорными. «Деньги, — писал в 1179 году Ричард Фиц-Ниль, служащий в казначействе Генриха Плантагенета, подсчитывавший королевские доходы, — необходимы не только на войне, но и в дни мира. В мирные дни они служат для княжеских благодеяний (заметим, что, согласно господствовавшей морали, деньги следовало прежде всего жертвовать, раздавать клирикам и монахам, благодаря молитвам которых государству дается милость Божия, употреблять на украшение святилищ, сооружение соборов: над одним из порталов парижского собора Нотр-Дам можно видеть изображение Людовика VII, держащего в руке этот храм, который он своими пожертвованиями помог перестроить во славу Господа, то есть ради непосредственной пользы своего народа и его процветания). Во время войны деньги идут на укрепление замков, на солдатское жалованье и на многое другое, что зависит от характера людей, коим платят за оборону королевства». Ричард выражается ясно. С возникновением денежного обращения князья получили возможность брать к себе на службу отряды наемников и возводить неприступные крепости, утверждая тем самым свое превосходство над баронами, над пэрами «королевства», становясь главными действующими лицами в политической игре.
Приведем свидетельство не хрониста, а на сей раз романиста в точном значении этого слова, который писал на латино-романском языке, принятом как литературный в придворных кругах. Я имею в виду клерка — чтеца по имени Вас. Он служил Генриху Плантагенету, когда тот стал королем Англии. А во Франции Генрих был графом Анжуйским, герцогом Нормандии, а также и герцогом Аквитании благодаря женитьбе на Алиеноре. «Roman de Rou», роман Baca о Роллоне, повествует о жизни первых нормандских вождей, основываясь, в частности, на хрониках монаха Гильома из Жюмьежа, написанных столетием ранее. Вас их переводит, но также и обновляет, делая свои вставки. Две хроники позволяют составить портрет примерного государя. В первом из этих текстов изображен Ричард I, который уже несколько дней не покидает башню руанского замка. Что же он там делает? Ради какого важного дела он на столь долгое время лишил себя пребывания на свежем воздухе, удовольствия от охоты и засад? Он занимается подсчетами. Вместе со своими прево он считает, сколько им получено «налогов и доплат». Далее в этом тексте появляется граф Роберт, названный Великолепным. Он предстает получающим дары, а также и взимающим налоги, точнее говоря — взыскивающим «рельеф», налог на пожалование фьефом (в те времена, когда писал Вас, это сеньориальное право, которое фламандцы тогда еще терпели, хотя и с трудом, приносило государям огромные деньги. Филипп Август вскоре получит за Фландрию 5 тысяч марок, а за фьефы Иоанна Безземельного — 20 тысяч). Стало быть, Роберт изображен получающим то, что в действительности получал Генрих Плантагенет. Он оставляет себе то, что можно выпить и съесть, чем можно порадовать и щедро угостить своих домашних и гостей. Как добропорядочный рыцарь он, кроме этого, не оставляет себе ничего, раздавая сразу же все, что составляет прелесть жизни — коней, драгоценные сосуды (а также и женщин, хотя в повествовании об этом ничего не сказано, но вдовы, девушки-сироты, богатые наследницы были самым дорогим подарком, которого ждали от короля Генриха его верные слуги, и, чтобы они служили ему еще лучше, он им обещал такой подарок, и наконец, выполнял обещанное, распределяя женщин по своему расчету). И наконец, деньги. Здесь — суть всего повествования. Деньги, стекавшиеся со всех сторон в руки князя, не должны быть положены в сундуки. Их следует раздавать, расплескивать, чтобы они потекли по всем жилам государственного организма, оживили его, вселили в сердца подданных любовь к государю. Подобно добродетели, называемой caritas — что означает дружбу, привязанность, самопожертвование и взаимную доброжелательность, — деньги в своем обращении обеспечивают прочность социального порядка.