Теперь уже важно было не только проверять, важно было предвидеть. Король желал знать, на что он сможет рассчитывать завтра. И потому требовал от своего окружения таких сведений. Были проведены работы по оценке имеющихся ресурсов. Полученные результаты следовало периодически обновлять. Стремление подсчитать, «оценить» распространилось на все. Так, в 1194 году была предпринята первая, а в 1204 году — вторая, уточняющая «оценка» числа стражников. Она заключалась в подсчете количества повозок и вооруженных людей, которые 83 королевских города и аббатства должны были поставить сюзерену в случае созыва ополчения. Составители этих списков попытались дать денежные оценки: 7965 стражников, 138 повозок — всего на сумму в 11 693 фунта парижской чеканки. Эти цифры, удивительные по своей точности, свидетельствуют о быстром совершенствовании интеллектуального инструментария в королевском окружении. Налицо не только искусство подсчетов, но и новая привычка — мыслить в денье, су, фунтах. Она привела к тому, что таким же образом стали определять и обязанности вассалов — в соответствии с доходностью их фьефов. Для того чтобы король мог выносить свои суждения на основе точных данных, счетоводы Филиппа Августа принялись оценивать и то, что находилось за пределами его домена. Среди документов такого рода сохранились составленные ими в 1207 году перечень аббатств и епископств, а также список «рыцарей королевства Франции». Естественно, что эти счетоводы в конце концов подошли к сопоставлению доходов и расходов; расчет, составленный ко Дню Всех Святых в 1121 году, представляет собой зачаток бюджета.
Недостатка в образованных людях уже не было. Их во множестве выпускали школы, являвшиеся прежде придатками кафедральных соборов, а ныне размножившиеся числом и рассеянные повсюду. Они являлись профессиональными учебными заведениями, готовили к служению Господу, давали знания письма и счета, чтобы лучше возносить молитвы, чтобы угадывать тайный смысл небесных посланий, выраженных в словах Писания и в формах видимого божественного творения; учение завершалась теологией. Но перед тем как подвести к ней, школа оставляла место для дисциплин, которые были весьма полезны тем, кто желал добиться удачи, служа не только Всевышнему, но и другим господам. После изучения artes liberales, свободных искусств, после изучения права какое-то число школяров оставляло дорогу, ведущую к вершинам церковной иерархии, пыталось попасть на службу и в дома государей. Похоже, что церковная власть начинает ощущать в последней трети XII века опасность такого уклонения и продумывает меры, которые могли бы воспрепятствовать бегству выпускников школ в мир полусветских профессий. Прекрасно осведомленный Иоанн Солсберийский порицал тех, кого он называл curiales — «придворными людьми», то есть клириков-перебежчиков.
Речь идет о людях, которые в большинстве своем рано, пройдя лишь подготовительный учебный цикл, проскальзывали в княжескую капеллу, входили в группу людей, трудившихся на государя. Здесь вчерашние школяры постепенно осваивали новое для них дело.
Одним из таких людей при дворе Филиппа Августа был клерк Адам, первый из королевских счетоводов, имя которого сохранила история. В том же ряду — Андрэ, прозванный Капелланом, Гильом Бретонец и брат Герен, многогранный организаторский талант которого помог наладить работу всей королевской администрации по возвращении короля из крестового похода. Герен принадлежал к Ордену госпитальеров, который, как и Орден тамплиеров, брал на себя задачу перевода денежных средств и за море, и обратно. Владея искусством счета не хуже, чем они владели мечом, тамплиеры и госпитальеры действовали при этом в тесном сотрудничестве с городскими купцами. Начальный этап реконструкции государства поддерживался постоянным ростом числа учащихся и преподавателей, которые на пороге XIII века в наиболее активных центрах ученой мысли — в Париже, в Монпелье — начинали собираться в ассоциации взаимопомощи — «университеты». Но намного более решительной поддержкой эта реконструкция пользовалась со стороны причта домовых церквей и церквей коллегиальных (т. е. тех, которые, не будучи кафедральными, имели, тем не менее, свою коллегию каноников), построенных рядом с крупнейшими замками. Прирост своих свободных средств князья использовали на жалование причту, учреждение новых доходных мест для каноников, дабы те не только молились за них, но и помогали в делах власти. В 50-е годы XII века граф Шампанский, его родня и придворные учредили более 320 таких должностей. Аристократия, и крупная и мелкая, создавала, как только могла, свою интеллигенцию, не жалея средств.
Окружая себя людьми учеными, господин и сам должен был выглядеть человеком если и не способным читать книги, то по меньшей мере знакомым с их содержанием и способным использовать свои знания в делах управления. Это стало вопросом престижа. К концу XII века уже не оставалось баронов, которые не чувствовали бы для себя необходимости хоть в какой-то мере приобщиться к учености. А все великие князья пожелали стать грамотными, просвещенными. Такими людьми желали представить самих себя, своих предков графы Анжуйские во второй половине века. Соответственно изображают этих государей их придворные летописцы. Один из них рассказывает о графе Фульке, который жил очень давно, умер около 960 года. Приближенные короля Франции смеялись над этим графом, который распевал молитвы в окружении своих каноников. А он ответил насмешникам, написав собственноручно: «Неграмотный король — это коронованный осел». Сюзерену же пришлось признать, что sapientia, красноречие и книжная ученость приличествуют графам так же, как и королям». И с тех пор все стали восхищаться Фульком. «Будучи глубоким и проницательным знатоком книжной учености, правил грамматического искусства, Аристотелевых и Цицероновых рассуждений, он, тем не менее, соперничал по силе и по храбрости с наипервейшими рыцарями». К 1180 году выявилась необходимость дополнить военные умения управителей умением рассуждать. Именно этому учит рассказ о Вильгельме Плантагенете. Как повествуют придворные историки, во время осады замка Монтрёй-Беллэ этот «просвещенный граф» приказал доставить ему из аббатства Мармутье и прочитать томик с военным уставом Вегеция. Прочитать в оригинале или в переводе с латыни, с комментариями? Так или иначе, на следующий день, поразмыслив, он применил на практике услышанные наставления и овладел крепостью. Неважно, имеем ли мы дело с вымышленным или действительно случившимся эпизодом. Он показывает, что в те времена ожидали в Турени от сеньора подобного ранга: как и человек Церкви, такой государь должен в своих действиях следовать классическим образцам Трубадуры стали сетовать на подобную склонность к «мудрости», к серьезности. Они сожалели о том, что военачальники, от которых ждали щедрости, ныне меньше думают «о подвигах и радостях, чем о правосудии и частном праве».
Немногим позднее 1200 года новый образ примерного государя нарисовал, причем весьма точно, придворный апологет графов Гина. Он был как раз одним из тех домовых священников, которые гордились званием «мэтра», полученной в школе ученой степенью. Его произведение созревало в стенах коллегиальной церкви, располагавшейся начиная с 1069 года рядом с графским жилищем; оно является самым ярким свидетельством «окультуривания», которое происходило в домах знати той эпохи. Труд написан на латыни, как и схоластические трактаты, изобилует красотами самой незатейливой риторики. Но в то же время в нем слышится эхо поэм, которые сочинялись тогда для развлечения рыцарей на языке простонародья. Желая показать достоинства, которыми должен быть украшен всякий добрый сеньор на двух этапах своего жизненного пути, автор панегирика выводит на сцену двух персонажей. Один из них — граф Бодуэн, senior, старший, другой — его первый сын Арнуль, который еще не женат. Бодуэн является сеньором среднего достатка, он гордится тем, что 30 лет назад в рыцари его посвятил Фома Бекет. Этот граф боролся за сохранение самостоятельности своей сеньории, зажатой между двумя могущественнейшими княжествами. Сам он оставался illeteratus — неграмотным, но стремился постигнуть sapientia, ибо понимал, что благодаря учености остается наравне со своими соперниками — государями. Поэтому граф гостеприимно открывал двери своего дома проезжим ученым людям, какое-то время держал этих людей у себя, чтобы те приобщали его к божественному знанию. Он гордился тем, что способен, хотя лишь на слух, постигать «таинственную суть» священных текстов, что достойно выдерживает испытание в «диспутах». И славу свою граф Бодуэн видел в том, что люди, слышавшие его рассуждения, не могли не задаваться вопросом: «Как человек, никогда не учившийся грамоте, способен иметь книжное знание?» Комнату его заполняли книги. Он щедро платил переводчикам, желая услышать на языке, который ему понятен, «Песнь Песней», писания Святого Августина, «Жизнь Святого Антония», а также трактаты, в которых обобщались все известные тогда знания о материальном мире. В то же время его сын Арнуль защищал в турнирных схватках семейную славу и был еще далек от грамотности; ради собственного удовольствия, для развлечения в короткие перерывы между ратными делами он просил рыцарей из своего отряда рассказывать истории, которые им запомнились, — о подвигах крестоносцев, Карла Великого, короля Артура, о подвигах предков из его рода. Здесь преобладали приключения и устная речь.