Всех этих связей, скоро ставших традиционными, было в тех условиях достаточно для проявления классовой солидарности перед угрозой со стороны крестьянства и, отчасти, для сплочения перед внешней опасностью. Значительно менее эффективно сказывались они в спорах из-за земли.
В X в., т. е. в период оформления феодальной иерархии и вассалитета, раздоры из-за земли или при определении границ сеньорий решались в большинстве случаев в яростных войнах между родичами или соседями. Развитая система вассалитета несколько смягчила феодальную анархию, но была бессильна ликвидировать ее полностью, ибо сама эта система покоилась на признании каждого феодала политическим владыкой в его сеньории. Справиться с феодальной анархией могли лишь территориальные владыки в пределах своих княжеств.
Последний этап в складывании французского зависимого крестьянства был несколько более долгим, чем аналогичный процесс для господствующего класса. Кроме того, он привел к несравненно большей пестроте форм и отношений.
Ни в чем, может быть, разнообразие местных условий не сказалось столь выразительно, как в положении крестьян в X–XI вв., а отчасти и позже. Дело не только в бесконечном множестве местных терминов (юридических и бытовых) для определения различного статуса крестьянина и его многочисленных повинностей. Суть заключается в том, что само по себе положение феодально зависимого крестьянина допускало многие формы зависимости — от крепостного состояния до лично свободного с фиксированным оброком.
Благодаря исследованиям французских историков [83], становится все более и более очевидным то обстоятельство, что даже в период наибольшей нивелировки в положении крестьян в X–XI вв., когда, казалось бы, должны были исчезнуть следы их происхождения от галло-римских рабов и колонов, с одной стороны, и свободных франков и бургундов, с другой, — на деле эти следы все же сохранялись. Они находили себе выражение в разном размере и разном типе повинностей, а позже сказались и в разных формах освобождения от личной зависимости.
Это весьма важное наблюдение дает ключ к пониманию многих явлений в социально-экономической жизни французского крестьянства. В частности, оно объясняет отсутствие для многих групп крестьянства обязательного прикрепления к земле. Французский серв (крепостной) далеко не всегда был неразрывно связан со своим наделом. Это касалось как сравнительно недавно «посаженного» на землю дворового человека из числа бывших рабов, так и потомка свободного германца, сидевшего на своем же бывшем аллоде. В первом случае право «разъединить» человека и землю принадлежало сеньору, во втором — сам крестьянин еще не превратился в придаток к земле.
Однако ни явления подобного типа, ни само разнообразие форм крестьянской зависимости не дают оснований считать процесс феодализации во Франции незавершенным. Нигде и никогда феодальное крестьянство не было вполне однородным по своему положению и обязанностям. Для определения завершенности процесса феодализации гораздо важнее то, что основное средство производства — земля — составляло монопольную собственность господствующего класса, т. е., как уже было сказано, могло принадлежать лишь феодалам.
Одной из особенностей аграрного строя Франции было раннее исчезновение манса, т. е. тяглового надела определенной величины. Первоначально он был довольно велик и соответствовал (более или менее) большой семье. Затем на нем появилось несколько малых семей. Процесс распадения манса, начавшийся уже в IX в., завершился в X–XI вв. В экономически передовых областях он происходил скорее, в других — медленнее, но даже там не везде имело место его деление на половины, четверти и т. д., очень долго сохранявшееся в Германии и Англии. Во Франции новые тягловые единицы не были связаны с прежней, а определились в результате наследования, дробившего пахотные участки без соблюдения жестких норм единообразного надела или его частей. Причину распадения манса следует искать в подъеме сельского хозяйства. Расчистка нови, расцвет виноградарства, улучшение агротехники сыграли важную роль в сильном сокращении пахотной площади, необходимой для нормального хозяйствования малой семьи. Поэтому в первой половине XI в. отчетливо выступает система обложения повинностями не надела, но каждого крестьянского хозяйства в зависимости от его хозяйственного оснащения, т. е. наличия пашни и соответствующего количества тяглового скота.
Трудно говорить о всеобщем господстве барщины в исследуемый период. Она, несомненно, преобладала в церковных крупных сеньориях (но даже в них не повсюду), однако церкви принадлежало не более трети всех земель Франции. В светских сеньориях, особенно мелких, полевая барщина должна была уступить место натуральному оброку. Часто встречавшейся нормой полевой барщины, на которую крестьяне являлись со своим тягловым скотом и своими орудиями, были три дня в неделю. Но к этим работам добавлялись очень трудоемкие строительные и транспортные повинности. Старые (т. е. взимавшиеся и до X в.) натуральные и денежные оброки были в X — начале XI в. сравнительно невелики и составляли лишь дополнение к барщине. Однако их пропорция была более значительна в феодальной ренте, взимавшейся с крестьян, плохо обеспеченных землей, не имевших тяглового скота и не обязанных полевой барщиной.
Личные повинности зависимых крестьян отличались большим разнообразием и варьировались не только от области к области, но даже внутри одной сеньории, что в большинстве случаев объяснялось различием в их статусе, о чем уже была речь. Считается, что наиболее распространенным было сочетание четырех сервильных повинностей: 1) шеважа (т. е. «поголовного» обложения), по размерам незначительного, 2) формарьяжа (т. е. «брачного» побора за брак с лицом, не подчиненным данному сеньору), размер которого был фиксирован обычаем, 3) менморта («посмертного» побора с наследства) — обычно это была лучшая голова скота и 4) произвольной тальи, т. е. натуральных и денежных платежей по усмотрению сеньора. Материально последняя повинность была наиболее тяжелой, юридически же сервильное состояние крестьянина обычно определяла уплата шеважа.
Состояние источников не дает возможности определить хотя бы приблизительно общее число крестьян-сервов по отношению к другим группам крестьянства, повинности которых состояли из фиксированных оброков. Возможно, что в X–XI вв. сервы были не только многочисленны, но и составляли большинство [84].
Появление в X в. новых поборов и повинностей, о которых уже была речь (плата за пользование общинными угодьями, баналитеты), а также увеличение взимавшейся церковью десятины свидетельствуют об усилении феодальной эксплуатации. Но этот же факт заставляет обратить внимание и на возросшую продуктивность крестьянского хозяйства, без которой оно быстро оказалось бы на грани истощения. Несомненно, что сеньоры стремились эксплуатировать именно эту возрастающую продуктивность, создававшуюся крестьянином в своем хозяйстве, а не на барском поле; если бы дело обстояло иначе, они увеличили бы число барщинных дней. В этом отношении чрезвычайно характерен самый тип повинностей, увеличенных или впервые появившихся в X — первой половине XI в. Все они представляют собой натуральные и денежные платежи: зерно за помол и выпечку хлеба, скот и вино за пастбища и пресс, деньги за угодья и т. д. Из всех видов отработочной ренты возросли лишь строительные и транспортные работы, особенно нужные сеньорам в X–XI вв., когда Франция покрылась густой сетью замков. Полевая барщина не только не была увеличена, но даже незаметны были тенденции к ее увеличению.
83
См.: P. Petot. L'heredite de la condition servile en France au moyen age. — «Melanges Philippe Meylan», t. II Lausanne, 1963; и особенно статьи M. Блока, собранные в посмертном издании: М. Block. Melanges historiques, t. 1. Paris, 1963. Статьи по истории серважа см. также в сборниках: «Melanges P. Petit». Paris, 1959; «Recueils de la societe Jean Bodin», t. IV. Le servage. Bruxelles, 1952.
84
Источники лучше всего обрисовывают положение крестьян в церковных сеньориях. Именно там большинство крестьян состояло из сервов. Однако церковь владела лишь примерно третью земли.