Среди представителей дворянства и чиновной администрации, лучше правительства видевших реальное положение дел во Франции, выдвинулись идеологи, намечавшие пути спасения государства путем облегчения и перестройки налогового обложения (маршал Вобан, 1633–1707) или путем прямой помощи крестьянскому хозяйству (интендант Баугильбер, 1646–1716); наконец, воспитатель дофина, епископ Фенелон (1651–1715), создал для своего питомца поучительный роман-утопию «Телемак», в котором изобразил панораму крушения правителей в ряде вымышленных государств, кроме тех немногих, где общественный строй не дает оснований для недовольства народа; однако книга эта, ставшая известной королю, подверглась запрету, а ее автор — опале.
Среди передовых авторов оппозиционного направления следует назвать Пьера Бейля (1647–1706), гугенота-эмигранта, прославившегося критикой религиозной нетерпимости и пропагандой философского скептицизма. В его «Историческом и критическом словаре» поставлен вопрос, может ли существовать общество, состоящее из атеистов; Бейль ответил на этот вопрос утвердительно, чем навлек на себя гнев даже других гугенотов-эмигрантов, в том числе и П. Жюрье. Книга эта, конечно, была запрещена во Франции. Но после смерти Людовика XIV, в 1715 г., новый правитель королевства регент герцог Филипп Орлеанский снял с нее запрет и разрешил ее читать. По свидетельству современника, датского писателя Гольберга, в Париже с раннего утра перед еще закрытыми дверьми королевской библиотеки выстраивалась очередь желающих попасть в нее: кончался искусно иллюминованный полумрак абсолютизма, поднималась заря Просвещения.
7. Упадок монархии. Век просвещения[227]
Регентство
Положение Франции ко дню смерти Людовика XIV (1 сентября 1715 г.) было крайне тяжелым: семьдесят два года его царствования истощили и измучили страну, поставили ее на грань банкротства, привели к упадку ее международного престижа. Поэтому все, в том числе и правящие круги королевства, чувствовали необходимость изменения политического курса, тем более что заново встал вопрос о власти. Новому королю, правнуку прежнего, Людовику XV, не было и шести лет; поэтому, по законам Франции, надлежало учредить регентство.
Вопреки специально оговоренной в завещании воле покойного короля, регентом был назначен дядя малолетнего Людовика герцог Филипп Орлеанский, сумевший обещаниями и интригами привлечь на свою сторону различные враждовавшие между собой придворные клики. Удачным ходом с его стороны было обещание возвратить парламентам отнятое Людовиком XIV право ремонстраций. Кроме того, он обещал расширить свой совет за счет привлечения старой родовитой аристократии, с одной стороны, и дворянства мантии, с другой; наконец, его известное религиозное вольнодумство служило гарантией прекращения преследований янсенистов, которым сочувствовало большинство магистратов. Так Филипп Орлеанский, привлекая на свою сторону одних, обманывая других, сбивая с толку третьих, легко получил поддержку всех заинтересованных сторон.
Следует отметить, что происшедшее в первые же дни регентства возвышение парижского Парламента, юрисдикция которого распространялась на треть территории страны, наложило отпечаток на всю историю Франции XVIII в.; в дальнейшем вплоть до начала Великой французской революции 1789 г. парламенты Парижа и провинций несколько раз становились центрами мощной оппозиции абсолютистскому правительству. Как огмечал Ф. Энгельс, судебное дворянство и вообще юристы «фактически тоже составляли привилегированное сословие и обладали в парламентах значительной силой, противостоявшей королевской власти; в своей политической деятельности они выступали как защитники учреждений, ограничивавших королевскую власть, и таким образом оказывались на стороне народа, но в качестве судей они были воплощением коррупции» Провозгласив себя хранителями законов и привилегий, парламенты на протяжении всего столетия противились любым, даже самым слабым, попыткам ввести хотя бы необходимейшие реформы. При этом, по иронии истории, эти упрямые консерваторы в глазах общественного мнения неоднократно сходили за защитников свободы: правительство было столь скомпрометировано, что народ сочувствовал любому сопротивлению властям.
С приходом Филиппа Орлеанского к власти во Франции началась новая глава в нисходящей эволюции монархии — время упадка, самодискредитации привилегированных сословий и кризиса абсолютизма, приведшее страну в конце концов к революции. В годы регентства «оба величества» (les Deux Majestes — правительство и церковь) равно дискредитировали себя в глазах страны. После длительного периода показного благочестия, насаждавшегося покойным королем и его морганатической супругой госпожой Ментенон, регентство ознаменовалось поразительным падением нравов: двор во главе с Филиппом Орлеанским и его дочерью, герцогиней Беррийской, почти афишировавшими свои пороки, подавал пример такого чудовищного распутства, что скоро стал «притчей во языцех» во всей Европе; при нем абсолютизм стал представлять собой открытое «зрелище гниения и распада»[228]. Примеру двора следовало высшее дворянство. Об оргиях распутства и преступлениях знати говорили вслух; поэтому не удивительна запись в дневнике парламентского адвоката Маре, отражающая взгляд просвещенного буржуа на дворянство: «Никогда благородное сословие Франции не было менее благородно, чем теперь» [229].
Не менее скандальной была и внутренняя жизнь галликанской церкви: появление в 1713 г. папской буллы Unigenitus, направленной против янсенистов, привело к раздорам, даже почти к расколу среди духовенства и верующих, В церковные распри оказались втянуты правительство, сам регент, парламенты и общественное мнение страны. Споры молинистов (сторонников буллы) и янсенистов, отвергавших ее, лихорадили Францию на протяжении почти полстолетия: религиозная оппозиция превращалась в политическую, правительство несколько раз отправляло парламенты (целиком или отдельными палатами) в ссылку (в 1720, 1732, 1740 гг.), парламенты отказывались регистрировать королевские эдикты или регистрировали их только под прямым нажимом правительства, сопровождая регистрацию ремонтрансами и оговорками, сводившими значение этих эдиктов на нет.
В глазах Франции булла становилась знаменем церковной реакции и иезуитов; этого было достаточно для того, чтобы все объединились против буллы. Вокруг нее создается огромная анонимная литература: против ее сторонников публикуется множество памфлетов, сатирических брошюр и насмешливых куплетов, и общественное сочувствие позволяет авторам, типографам и уличным продавцам укрываться от преследования властей. Так, в течение десятилетий не удавалось обнаружить типографию оппозиционной янсенистской газетки, хотя она помещалась в дровяном складе на окраине Парижа. Поэтому нельзя считать преувеличением запись в дневнике д'Аржансона, сделанную им в 1731 г.: «Королевская власть потеряла значение, так как ей ни в чем не повинуются»[230].
«Чудеса» янсенистского святого — дьякона Париса, кликушеские выходки его почитателей, бившихся в конвульсиях на его могиле, и «контрчудеса» выдвинутой иезуитами монахини с комическим именем Марии Алякок[231] сделали все эти споры темой насмешливых песенок и в большой мере способствовали ослаблению религиозного чувства у французов[232].
Регент попытался маневрировать между иезуитами и янсенистами, но в результате уже к 1720 г. рассорился с Парламентом и даже направил несколько его членов в ссылку. Он вызвал недовольство финансистов, знати и церкви попытками облегчить налоговый гнет, ложившийся исключительно на низы третьего (податного) сословия, и как-то упорядочить налоговую и финансовую систему страны. Из доклада Буленвилье, поданного регенту, стало известно, что из 750 млн. ливров податей и налогов, уплачиваемых народом, в государственную казну поступает только 250 млн.[233] При этом привилегированные сословия — церковники и дворянство — налогов почти не платили. В связи с этим вновь прибегли к системе «выжимания губок»: на многих откупщиков были наложены огромные штрафы (от которых откупились крупными взятками министрам и знатным особам), а некоторых выставили к позорному столбу, после чего отправили на галеры.
229
232
См.: P. Barriet et F. Vermillet. L'Histoire de France par les chansons, 4 vols. Paris, 1955 t. Ill, p 154, 155.
233
A. Tocqueville. Histoire philosophique du regne de Louis XV. Paris, 1847. t. I. p. 90.