Действительно, уже с осени 1793 г. в рядах якобинской партии обозначились два оппозиционных Революционному правительству течения.
Одна группировка, получившая прозвище «снисходительных», стала складываться вокруг Дантона и его ближайших друзей. Со времени ухода из Комитета общественного спасения Дантон как бы отстранился от активной политической борьбы. Но его влияние в рядах якобинского блока, в стране, его личная популярность оставались велики. Он стал притягательным центром, вокруг которого группировались недовольные Революционным правительством. В его окружении, среди его ближайших друзей — Камилла Демулена, Филиппо, Лежандра, Делонэ, Делакруа — росло стремление «умерить» политику Революционного правительства, притупить ее острие — ослабить репрессии против врагов революции, отказаться от террора, восстановить свободу печати, создать Комитет милосердия и т. д. Рупором настроений дантонистов стала издававшаяся Камиллом Демуленом газета «Старый кордельер», в форме достаточно прозрачных намеков и исторических параллелей осмеивавшая политику революционной диктатуры.
Матьез, много сделавший для разоблачения культа Дантона, созданного в свое время Оларом, приписывал знаменитому трибуну и преступления — связь с внешним врагом, личную продажность, которые так и остались недоказанными[75]. Но если нельзя согласиться с теми обвинениями, которые позже, во время процесса, были предъявлены Дантону, то остается несомненным, что в его окружении и в рядах «снисходительных» вообще было немало людей, сохранявших лишь внешнюю принадлежность к якобинской партии, а на деле переродившихся — ставших спекулянтами, казнокрадами, взяточниками. Фабр Д'Эглантин, Шабо, Базир и другие депутаты Конвента, разоблаченные по делу Ост-Индской компании в воровстве и взяточничестве, — лишь один пример, показывающий, как далеко зашла коррупция среди части якобинцев. В целом группа дантонистов-«снисходительных», атаковывавшая справа якобинскую революционно-демократическую диктатуру, объективно являлась политическим представительством новой, выросшей за годы революции спекулятивной хищнической буржуазии.
Другой политической группировкой, оказывавшей давление на Революционное правительство с иных, скорее противоположных, позиций, были левые якобинцы.
Самое понятие левых якобинцев в исторической литературе нельзя считать окончательно установившимся, и в толковании связанных с этим вопросов существуют порою разные взгляды. Нам представляется, что под левыми якобинцами следует понимать то направление в рядах якобинской партии, представленное Шометтом, Пашем, Моморо, Бушоттом, Анрио и др., которое было наиболее тесно связано с народными низами и сознательно стремилось к улучшению положения городской бедноты, к смягчению ее нужды, уделяя большое внимание социальным вопросам. Влияние левых якобинцев сильнее всего чувствовалось в Коммуне Парижа, где Шометт и Эбер играли руководящую роль, в Клубе кордельеров. В самом Революционном правительстве, в Комитете общественного спасения, левоякобинские круги были представлены Бийо-Варенном и Колло Д’Эрбуа. К ним были близки входившие в состав Комитета общественной безопасности Вадье, Вуллан, отчасти Амар. Под влиянием левых якобинцев в значительной мере находилось и командование революционной армии, в частности ее главнокомандующий Ронсен и его помощники[76]. Наконец, левые якобинцы, как и дантонисты, имели свой печатный орган — газету Эбера «Пер Дюшен» [77], излагавшую в стиле простонародного или, вернее, псевдонародного языка, пересыпанного площадной бранью, самые крайние взгляды, и при всем том все же пользовавшуюся немалой популярностью в кругах санкюлотов.
Ни в организационном, ни в идейном отношении левые якобинцы не представляли собой чего-либо единого и оформленного Одно время — осенью 1793 г. — их сближала общность пропаганды и даже осуществление на практике политики так называемой дехристианизации — насильственного закрытия церквей и замены религиозного культа искусственно насаждаемым «культом разума». Но после того как политика «дехристианизации», вызывавшая недовольство крестьян, была в ноябре осуждена Робеспьером, а в декабре Конвент провозгласил свободу культов, Шометт, Эбер, а вслед за ними и другие «дехристианизаторы» отказались от этой политики как ошибочной. Вскоре между руководителями левых якобинцев — Шометтом и Эбером — обозначились разногласия.
С зимы 1794 г. из рядов левых якобинцев стала выделяться особая группировка, возглавляемая Эбером и именуемая по его имени обычно эбертистской. Расхождение между Эбером и другими левыми якобинцами, возглавляемыми Шометтом, начиналось с главного вопроса того времени — отношения к Революционному правительству. Тогда как Шометт и другие левые якобинцы считали необходимым поддерживать якобинскую диктатуру и ее органы, Эбер и его приверженцы сначала осторожно, в замаскированной форме, а затем все более откровенно перешли к прямым нападкам на Революционное правительство.
В конце февраля — начале марта — в вантозе — Революционное правительство, как уже говорилось, приняло декреты о конфискации имущества врагов революции и разделе его среди неимущих. Если бы эти декреты были проведены в жизнь, то они означали бы экономическое разоружение контрреволюции и значительное расширение числа мелких собственников. Не случайно вантозское законодательство было встречено сочувственно народом и в то же время наткнулось на противодействие, а затем прямой саботаж со стороны крупнособственнических слоев. Казалось бы, вантозское законодательство делает беспредметной критику эбертистами Революционного правительства [78].
Тем не менее сразу же после принятия вантозских законов, когда еще нельзя было даже сказать, чем они хороши и чем плохи, 4 марта, эбертисты предприняли попытку — в Клубе кордельеров — поднять восстание против Революционного правительства. Но Коммуна Парижа, которую эбертисты рассчитывали увлечь за собой, отказалась поддержать их и осудила призыв к восстанию. Секции также не поддержали эбертистов. Их призыв повис в воздухе, и, убедившись в том, что санкюлоты их не поддерживают, эбертисты стали искать примирения с Революционным правительством.
Но уже было поздно. 14 марта Эбер, Ронсен и некоторые их единомышленники были арестованы, а затем преданы суду революционного трибунала, соединившего их с группой Проли — Перейра, обвиняемой в шпионаже На процессе Эбер держал себя малодушно, перекладывал вину на других[79]. Все обвиняемые, кроме одного, были приговорены к смертной казни и 24 марта гильотинированы. Революционная армия, руководители которой были замешаны в процессе, была распущена.
Арест эбертистов, а затем процесс против них необычайно воодушевил правых В окружении Дантона полагали, что теперь пришел их час. Они не только обливали грязью эбертистов, но с неслыханной дерзостью атаковали в лоб Революционное правительство. 7-й номер газеты «Старый кордельер» Демулена столь открыто нападал на режим революционной диктатуры, что правительство приказало задержать номер, а издателя арестовать.
30 марта, через шесть дней после казни эбертистов, комитеты общественного спасения и общественной безопасности постановили арестовать Дантона, Демулена, Делакруа и Филиппо. Дантону накануне ареста его друзья предложили бежать. Он ответил словами, вошедшими в историю: «Разве можно унести отечество на подошве башмаков?»
Процесс против дантонистов, начавшийся 2 апреля, как и состоявшееся накануне обсуждение в Конвенте показали растущее противодействие политике правительства Фукье-Тенвилль, руководивший организацией процесса, объединил или, как говорили тогда, «амальгамировал» дантонистов с генералом Вестерманом, арестованным по делу Ост-Индской компании, и др. — всего 16 обвиняемыми. Подсудимые требовали вызова свидетелей. Дантон построил свое выступление как обвинительный акт против Революционного правительства. Его громовой голос, яростность его нападок, сила убежденности потрясли слушателей. На третий день процесса Фукье-Тенвилль все еще не мог добиться желаемого результата. Лишь путем нарушения судебной процедуры процесс был завершен. 4 апреля революционный трибунал вынес смертный приговор обвиняемым. На следующий день он был приведен в исполнение. Дантон, поднимаясь на эшафот, обратился к палачу со словами: «Покажи мою голову народу — она стоит того»[80].
76
Для понимания состава, практической деятельности и идеологии «революционной армии» лучшей является уже упоминавшаяся работа Ричарда Кобба:
77
«Pere Duchesne» — полный комплект газеты хранится в библиотеке Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
78
Из этого отнюдь не следует, что вантозское законодательство представляло собой всего лишь тактический маневр Робеспьера и его сторонников, как это утверждали в свое время Жорж Лефевр (С.
80
J. F.