Историки много спорили о странном, нелегко объяснимом поведении Робеспьера накануне и во время событий 9 термидора[86]. Здесь остается, конечно, широкое поле для догадок. Важно лишь обратить внимание, на наш взгляд, на то, что его знаменитое последнее выступление в Конвенте 8 термидора было до известной степени вынужденным. Не Робеспьеру принадлежала инициатива в этой битве; более того, он, видимо, не намеревался 8–9 термидора давать решающее сражение своим врагам. «Не думайте, что я пришел сюда, чтобы предъявить какое-либо обвинение; меня поглощает более важная забота, и я не беру на себя обязанностей других…»[87] В этих начальных словах его речи скрыто, видимо, больше, чем обычно полагали.
Последующие события 8–9 термидора известны до мельчайших деталей. Престиж Робеспьера был еще так велик, что в этом собрании, где большинство составляли его враги, эта грозная речь была покрыта громом рукоплесканий. «Сражение» в Конвенте 8 термидора закончилось ничем; оно не дало победы ни одной стороне. Почему? Да потому, что заговорщики не посмели открыто напасть на Робеспьера, а «Неподкупный» и не искал сражения, а следовательно, и выигрыша. Вечером он повторил эту речь у якобинцев, где она была принята восторженно. Но снова Робеспьер уклонился от практических действий, от самых простых мер подготовки к борьбе.
Вопреки намерениям Робеспьера, заговорщики, «термидорианцы», как их стали с этого дня называть, 9 термидора возобновили в Конвенте сражение. По тщательно разработанному заранее плану они сорвали доклад Сен-Жюста и в обстановке намеренно созданной сумятицы и шума провели решение об аресте Робеспьера, Кутона, Сен-Жюста и их друзей.
«Республика погибла. Настало царство разбойников!»-это были последние слова Робеспьера в Конвенте.
Но в последний час, когда, казалось, все было кончено, совершилось непредвиденное. Когда Робеспьер и другие руководители Революционного правительства уже были отвезены в разные места заключения, народ Парижа, санкюлоты столицы поднялись на их защиту. Они освободили арестованных и перевезли их в Ратушу — в здание Коммуны Парижа. Ночью Робеспьер, Кутон, Сен-Жюст, Леба, Робеспьер-младший вновь соединились — свободные, все вместе, окруженные народом.
Исследователи этих событий тщательно изучают, как вели себя разные секции и какие из них поднялись на защиту Революционного правительства[88]. Обширные архивные материалы, находящиеся в распоряжении историков[89], дают возможность весьма детально восстановить эту картину.
На наш взгляд, в анализе событий этого дня недостаточно принимается во внимание одно существенное обстоятельство. В отличие от предшествующих крупных народных восстаний — 10 августа 1792 г., 31 мая-2 июня 1793 г., политически долго и тщательно подготавливаемых, — народное движение 9 термидора возникло спонтанно, стихийно, без какого-либо плана, без руководителей. Их и быть не могло, так как это движение никем не предвиделось. Конечно, при общем соотношении классовых сил — не в Париже, а во всей стране — падение революционно-демократической диктатуры якобинцев было неизбежный!. Если бы оно не совершилось 9 термидора, оно произошло бы в другой день. Но тем замечательнее, тем убедительнее эта мгновенная и спонтанная реакция значительной части санкюлотов Парижа. В потоке противоречивых, сбивающих с толку сведений, поступающих в секции в этот смутный день, санкюлоты безошибочным революционным инстинктом сумели почувствовать главное: там, где Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон — там революция. Защищая вождей якобинского правительства, они защищали и себя, защищали народ, саму революцию.
Робеспьер в последние часы своей жизни понял это. Когда Кутон предложил ему подписать воззвание к армии от имени Конвента — «разве Конвент не там всегда, где мы?» — Робеспьер это отверг. «Нет, — ответил он — будет лучше: от имени французского народа»[90]. Имя французского народа оставалось для него выше всех самых авторитетных представительных учреждений.
Но уже не народ решал судьбу Франции.
Одной из контрреволюционных частей удалось проникнуть в здание Ратуши. Робеспьер был ранен. Леба застрелился. Сопротивление было невозможно. Все было кончено.
Утром 10 термидора Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон и их ближайшие друзья и сподвижники, 22 человека, без суда были гильотинированы на Гревской площади.
9 термидора было последним днем демократической революции. Она закончилась. Современники это не могли сразу понять. Они говорили о «революции 9 термидора» и о свержении «тирании Робеспьера». Но 9 термидора победила не революция, а буржуазная контрреволюция и была свергнута не «тирания Робеспьера», а якобинская революционно-демократическая диктатура. Гибель Робеспьера и его единомышленников стала и гибелью революции.
С этого времени ход событий пошел в противоположном направлении — от термидорианской буржуазной контрреволюции к реакции Директории, к буржуазной диктатуре консульства и империи, а затем к реставрации Бурбонов и дворянско-клерикальной реакции. Но, хотя ход событий поворачивал все вправо и вправо, хотя великие деятели революции давно уже сложили свои головы, хотя все от нее отреклись и она была осуждена и оплевана и самое упоминание о ней считалось преступлением, нельзя было ни искоренить, ни даже изменить огромных и уже не устранимых преобразований, внесенных революцией в жизнь Франции, в жизнь Европы, мира.
Французскую революцию, как подлинно великую революцию, нельзя было победить. Она так глубоко перепахала почву Франции, почву Европы, что уже никакими запретами и насильственными мерами нельзя было остановить неудержимо взраставшие новые всходы.
2. Падение первой республики (от 9 термидора до 18 брюмера)
Термидорианский конвент
Формально Первая республика просуществовала до 1804 г., до провозглашения Империи, но смертельный удар был ей нанесен еще в июле 1794 г.
В развитии великой демократической революции 9 термидора было поворотным пунктом. Этим днем закончилась поступательная линия в развитии революции; начался ее упадок, завершившийся установлением личного, авторитарного режима Наполеона Бонапарта.
На следующий день после казни Робеспьера, Сен-Жюста и их сподвижников, 11 термидора в тележках проследовал на гильотину еще 71 деятель якобинской диктатуры. Аресты робеспьеристов начались по всей стране и в армии; преследования коснулись между прочим и генерала Бонапарта, пользовавшегося в южной армии, где он находился, особой поддержкой брата Максимилиана Робеспьера — Огюстена. Но пружина термидорианской реакции в первые недели и месяцы после переворота развертывалась еще сравнительно медленно.
«Термидорианский блок», свергнувший Робеспьера, был неоднородным. Его подлинными вдохновителями были противники диктатуры справа, деятели буржуазии, тяготившиеся якобинской республикой, всей ее социально-экономической политикой, направленной против капиталистического стяжательства. Но в этом блоке были и «левые термидорианцы», считавшие политику робеспьеристского Комитета общественного спасения недостаточно революционной. Падение Робеспьера приветствовали некоторые представители санкюлотского Парижа из числа бывших эбертистов и «бешеных», обвинявших Робеспьера в свертывании демократии. К ним примыкал в течение нескольких недель даже Гракх Бабеф, надеявшийся, что «революция 9 и 10 термидора», устранив помехи для осуществления полной, народной демократии, приведет к дальнейшему подъему революции. Термидорианским руководителям приходилось также считаться с тем, что в стране и в армии, продолжавшей после поражения войск коалиции под Флерюсом победоносное наступление в Бельгии (как раз в день 9 термидора были заняты Брюссель и Антверпен), были очень сильны революционные настроения. К тому же санкюлотский Париж, еще не сломленные революционные предместья столицы представлялись термидорианцам опасной угрозой. Вдохновители реакции действовали поэтому на первых порах осторожно и медленно, но шаг за шагом они усиливали свои позиции.
86
См. А. Mathiez. Eludes sur Robespierre. Paris, 1958 (особенно p. 184–213); Louis Barlhou. Le Neuf thermidor. Paris, 1926; К. П. Добролюбский. Термидор… Одесса, 1949; E. Soreau. A la veille du 9 Thermidor. Paris, 1933.
88
Здесь пришлось бы перечислять множество работ, начиная со старого исследования Н. И. Кареева (Н.
89
Arch. Nat. F7, 4432, pl. 3, 4, 5, 6, 9; см. также F7 4738 dos. 3 (Hanriot). Af. II, 47, pl. 364–367.
90
Цит. по: