1 прериаля (20 мая 1795 г.) началось новое выступление. В революционных секциях ударили в набат. На этот раз к санкюлотам, окружившим Конвент, примкнули и три вооруженных батальона национальной гвардии из Сент-Антуанского предместья. К середине дня они вторглись в здание и оставались его хозяевами до позднего вечера. Все выступление шло под флагом требования «Хлеба и конституции 1793 года». Этот лозунг был на шляпах у тех, кто ворвался в Конвент. Среди них было очень много наемных рабочих. Когда позднее начались суды над участниками выступления, не менее трети обвиняемых составляли именно рабочие.
Прериальское выступление было, несомненно, более организованным, чем жерминальское. Но, окружив и захватив здание Конвента, санкюлоты проявили в дальнейшем нерешительность и беспомощность. Они не арестовали правительственные комитеты и не прекратили их деятельности, дав тем самым термидорианцам возможность собрать свои силы. Только поздно вечером представители «Вершины» — Жильбер Ромм, Гужон, Дюруа, Субрани — потребовали освобождения всех депутатов и патриотов, арестованных после 9 термидора, выпечки единого сорта хлеба, установления непрерывности заседаний секций, ареста жирондистов и смещения комитета общей безопасности.
Но уже было поздно — Конвент был окружен вооруженными силами, поддерживавшими термидорианцев. Их руководители, по-видимому, сознательно спровоцировали «Вершину». Как только ее представители выступили в защиту восставших, уже почти в полночь, в здание были введены термидорианские батальоны, очистившие Конвент от санкюлотов. Тут же ночью принято было решение об аресте 14 депутатов-монтаньяров.
На этом борьба не закончилась. 2 прериаля снова, как и накануне, загудел набат, и опять поднялось Сент-Антуанское предместье. Санкюлоты выступили, надеясь, что, как и в 1793 г., вслед за относительной неудачей 31 мая наступит победа 2 июня. В их руках оказалось здание парижского муниципалитета, и Конвент вновь был окружен. Но делегация, высланная им навстречу, дала ряд обещаний и сумела умиротворить санкюлотов. Вооруженного столкновения удалось избежать. Все эти колебания и промедление оказались роковыми. Еще 1 и 2 прериаля перевес сил был на стороне восставших. Но на третий день положение изменилось. Термидорианцы впервые после 1789 г. нарушили запрещение вводить в столицу армию. В Париж был вызван сперва отряд конных егерей, которым командовал капитан Мюрат — будущий наполеоновский маршал и неаполитанский король. За ним последовали и другие кавалерийские части. Главной же вооруженной опорой термидорианцев явились заранее подобранные отряды национальной гвардии. «Мы обязаны нашим спасением, — писал тогда же Ровер, — только энергии добрых граждан, отобранных по одному в каждой секции. Если бы мы не отстранили чернь, мы погибли бы… Мы обратились к честным гражданам имеющим состояние, которое им нужно было оберегать (курсив наш. — Ред.). Мы призвали их из каждой секции и сразу же обрели армию в 50 тыс человек, которые вместе с вызванной кавалерией спасли нас»[101].
Но Сент-Антуанское предместье продолжало еще угрожать. 3 прериаля восставшим удалось освободить нескольких арестованных, обвинявшихся в убийстве термидорианского депутата Феро, и привести их в предместье. Это было использовано как предлог для оправдания вооруженного вторжения. Правда, первая попытка утром 4 прериаля занять предместье потерпела полную неудачу. Санкюлотские батальоны национальной гвардии вернули себе пушки, которые у них были отняты. Но тогда к предместью стянуты были десятки тысяч национальных гвардейцев и солдат. Было предъявлено ультимативное требование выдачи «убийц Феро» и возвращения пушек. В противном случае термидорианцы угрожали прекращением выдачи хлеба и вооруженной расправой. Перед лицом явного неравенства сил предместье капитулировало. Сейчас же вслед за этим началось его поголовное разоружение. Так, впервые за годы революции выступление парижских предместий потерпело полную неудачу, и санкюлоты оказались разоруженными. Эта неудача вслед за поражением в термидоре ускорила развязку и привела вскоре к падению Первой республики.
Волна белого террора, последовавшая за этим выступлением парижских санкюлотов, была еще более сильной, чем в жерминале. Приступили к действию военные суды. По их приговору были осуждены на смертную казнь шесть депутатов-якобинцев, выступивших в Конвенте 1 прериаля, Ромм, Дюруа, Гужон, Бурботт, Дюкенуа, Субрани. После оглашения приговора они покончили с собой, передавая друг другу кинжал. Так погибли «последние монтаньяры», «мученики прериаля», память о которых сохранилась надолго. Были арестованы и десятки других якобинских депутатов, в том числе бывший член комитета общей безопасности, знаменитый художник Давид, вскоре, правда, освобожденный и ставший впоследствии придворным живописцем Наполеона. Не дожидаясь ареста, покончили с собой якобинские депутаты Рюль и Мор.
Одновременно и в столице, и по всей стране начались массовые аресты всех «принимавших участие в ужасах тирании, предшествовавшей 9 термидора», т. е. деятелей якобинской диктатуры, участников «гнусных революционных комитетов». После прериаля в тюрьмах находилось около 25–30 тыс. заключенных. С «террористами», находившимися в тюрьмах Лиона, Гавра, Нанта, Тулузы и т. д., беспощадно расправлялись. «Повсюду убивают», — признавался один из депутатов-термидорианцев.
В стране подняли голову монархисты — сторонники реставрации Бурбонов. Чрезвычайно оживилась деятельность агентов находившихся в эмиграции принцев — братьев Людовика XVI. Вновь ожило контрреволюционное движение в Вандее и на северо-западе Франции.
Наиболее крайние монархисты полагали, что наступил момент для решительного выступления. Одному из их руководителей, Пюизе, удалось уговорить Питта снарядить флотилию для высадки вооруженных сил эмигрантов на побережье Франции, в расчете на то, что этот десант явится сигналом для массового контрреволюционного восстания. 9 мессидора III года (27 июня 1795 г.) английский флот высадил на полуострове Киберон свыше тысячи эмигрантов. К ним сейчас же присоединились несколько тысяч шуанов, заранее оповещенных о предстоящей операции.
Но правительству, благодаря счастливой случайности, удалось перехватить сообщение о времени и месте высадки. В районе Киберона заранее были сосредоточены войска во главе с одним из самых блестящих революционных генералов, Лазаром Гошем. Высадившиеся сразу попали в кольцо, и их попытки прорваться оказались безнадежными. К тому же в их руководстве начались жестокие распри [102]. Только части эмигрантов удалось в конце концов вернуться на английских судах. Несколько тысяч были взяты в плен, и 718 эмигрантов, захваченных в английской форме, были расстреляны как изменники родины.
Киберонская экспедиция еще раз показала тесную зависимость монархистов от иностранных интервентов, прежде всего от Англии. В сохранившемся рукописном дневнике одного очень умеренного современника запись об этом монархистском выступлении гласит: «Такова была эта роковая экспедиция, позорная для Англии; еще и сегодня название Киберон не может быть произнесено без ужаса и содрогания… Всеобщий крик негодования поднялся против беспощадной Англии» [103].
Усиление монархистской опасности, высадка в Кибероне вынудили большинство термидорианского Конвента, остававшегося на позициях буржуазного республиканизма, к некоторому сдвигу влево. В глазах роялистов термидорианцы, в своем подавляющем большинстве голосовавшие за смертную казнь Людовика XVI, оставались «цареубийцами», с которыми надлежало расправиться в случае реставрации Бурбонов. Тёрмидорианцы оказывались, таким образом, между двух огней. Отличительной чертой их политики являлись поэтому зигзаги то вправо, то влево. Это отразилось на принятой Конвентом 5 фруктидора (22 августа 1795 г.) конституции III года.
101
«Correspondance intime du conventionnel Rovere avec Goupilleau de Montaigu en mission dans le midi apres la Terreur». Nimes, 1908, p. 184.
102
См.