Бодуан во Фландрии, Роберт и Гуго в Нейстрии и Бургундии, Санш и его потомство в Гаскони — все эти могущественные фигуры, главные представители заинтересованных кланов, выполняли прежде всего военные функции, доверенные им или оставленные им королем. Набеги норманнов, необходимость и способность отбивать их, разумеется, ускорили происходящие процессы, обнаружив при этом, что принцип единства королевства под непосредственной властью династии Каролингов не соответствовал социальной и политической действительности. Однако процесс, как я уже отмечал, продолжал развиваться дальше. В 870-е годы он становится все более различимым для нас, обретя свое воплощение в тех дворянах, которые пришли к власти в крупных территориальных объединениях и стали передавать их по наследству. Был ли Карл организатором или вдохновителем создания таких объединений, такого сосредоточения графств, аббатств, а вскоре и епископств в руках немногих? Достоверно лишь то, что король не стоял в стороне от этих процессов. Мы видим, как он отбирал одно графство у какого-нибудь князька, чтобы передать его другому, как он передавал аббатства от одной группы другой, а иногда даже — что происходило гораздо реже — перемещал какого-нибудь правителя из одной провинции в другую и, пользуясь по необходимости соперничеством знатных родов, усмирял открытые мятежи. На самом деле вся эта игра, конечно же, складывалась из переговоров, сделок, компромиссов, скрытых от нас. В итоге же десяток знатных особ, которые за пределами малой Франции, находящейся под строгим контролем короля, выполняли свои обязанности и копили богатства на значительной части территории королевства, продолжали оставаться в безусловной верности своему королю, который по-прежнему был намного сильнее и могущественнее не говоря уж об авторитете, чем каждый из них.
От Берри до Лангедока три основных клана сменяли друг друга, вытесняя и враждуя друг с другом иногда до смерти: клан Бернара Плантвелю, сына Бернара Септиманского, сначала графа Отёнского, контролирующего также Лимузен и Овернь и временно захватившего в 872 году Тулузен у соперничающего клана Раймундов, который войдет в силу немного позже. Третье лицо по имени Бернар Готский жил в Лангедоке и оспаривал Керри у Плантвелю, а также графство Отён, владение Тьерри, их общего предка, будучи очень алчным, ибо он властвовал во франкской Бургундии. Вот почему на некоторое время его получит Роберт Сильный, перед тем как оно перейдет семье Бозон; сам Бозон был влиятельной персоной в южной Бургундии, от Шалона до Вьенна, в самом конце правления Карла Лысого, к тому же являясь его шурином.
На нижних ступенях иерархической лестницы, под этими знатными маркизами, как чаще всего называют их тексты, и владельцами многочисленных графств, находились Гифред в Сердани, Рамнульф в Пуатье, чьи потомки станут очень могущественными в Аквитании, Вульгрен в Ангулеме и Перигё и некоторые другие.
Вплоть до конца правления Карла и даже немного после него такая концентрация постов и должностей в руках нескольких людей, тем более что король находился далеко, — такие объединения графств со своей управленческой структурой и феодальной собственностью оставались все еще разрозненными, неустойчивыми, временными. Поначалу король вмешивался в этот процесс, К тому же сами маркизы, за исключением Гасконского и графов в Сердани и Конфлане, недостаточно еще пустили корни в своих новых владениях. Большинство из них, почти все, были по происхождению франками. Конечно же, этнические реалии в политической расстановке сил трудно поддаются определению. Однако в Оверни, например, или в Провансе ясно чувствовалось, что местная аристократия, владеющая землей, имеющая и церковные функции, включая епископские, поставляющая свои кадры на должности в различных областях, — имеет очень солидный вес, и маркиз должен был заручиться ее поддержкой, чтобы сохранить свою власть, оставаясь посредником между этой аристократией и королем, к которому он один имел доступ. Тем более что вассальная зависимость и бенефиции, развитые на севере Луары, отсутствовали на юге. Их не было ни в Оверни, ни в Гаскони, ни в Каталонии или Лангедоке. Отношения все более приобретали формы римского права. В этих краях не так-то просто было стать подданным другого. Сделки заключались между лицами, юридически равными, полюбовно. На деле единственная повинность была та, которую местные власти выполняли перед самим королем, как бы далеко он ни находился. Эти края хранили свои древние особенности, и новоиспеченным маркизам приходилось с ними считаться. Знатные вельможи, по крайней мере преуспевающие из них, прочно внедрялись в это общество только в последующем поколении, между 880 и 900 годами. Завоевание земель, а затем обживание их, материальные и идеологические основания, — во всех этих процессах значительную роль играла Церковь. Собственность больших аббатств служила первейшей приманкой: Сен-Бертен, Сен-Мартен в Туре, Сен-Симфорьен в Отёне, Сен-Жермен в Осере, Сен-Марсьяль в Лиможе, Сен-Илэр в Пуатье, Сен-Жюльен в Бриуде и некоторые другие являлись решающими козырями в игре маркизов. Именно в этот период начало впервые проявляться подчинение церковных структур светским лицам, и в течение двух последних десятилетий века этот процесс усиливался. Со времени правления Людовика Благочестивого духовенство выступало против подчинения и грабежей, слишком свойственных королю, раздававшему богатства Церкви преданным ему людям. В «Хронике аббатства Сен-Берген» Гинкмар явно радуется по поводу смерти Роберта Сильного и Рамнульфа в 866 году. Если они пали в Бриссарте от руки норманнов, слепого орудия Божественной воли, то только потому, что один осмелился присвоить себе Сен-Мартен в Туре, а другой — Сен-Илэр в Пуатье. Свершившееся должно открыть глаза и остальным узурпаторам, включая королевских, которые вели себя не лучше в Сен-Кантен или Сен-Васт.