Отсчет времени принадлежал античной культуре. Названия месяцев и декад, которые их разделяли календы, ноны и иды, — пережили все, и в частности попытки христианизации, а в эпоху Карла Великого — германизации. Посвящение некоторых дней великим святым, празднование Рождества. Пасхи, освященность воскресного дня долгое время приживались в системе, приспосабливающейся как к сельскохозяйственному циклу, так и к нуждам светской и церковной администрации. В таком положении датирование событий особенно и не требовалось. Сами события были упорядочены по отношению друг к другу, а не в универсальной и абсолютной иерархии. Даже такой деятельный, утонченный и скрупулезный интеллектуал, как Луп Феррьерский, почти никогда не датирует своих писем, хотя ссылки на череду времен в его переписке весьма многочисленны. Кроме того, за исключением главных событий — коронация короля или посвящение в сан епископа, созыв генеральной ассамблеи или церковного собора, появление в небе кометы, — никто не жил, строя планы хотя бы на несколько дней вперед. Речь шла только о настоящем или ближайшем будущем. Еще более сомнительным было погружение в прошлое. Те, кто интересовался прошлым, были убеждены в том, что мир очень стар и все быстрее и быстрее катится к неумолимому вырождению. Старый Гинкмар Реймсский в 881 году со злорадством заметил юному королю Людовику III, с целью назидания, что его предшественники Карл Великий, Людовик Благочестивый, Карл Лысый и Людовик Заика жили все меньше и меньше, и что сам Людовик III тем более проживет не дольше их. Этот выдающийся архиепископ изумлялся тому, как много повидал он на своем веку: перед ним прошли четыре поколения королей. «Из всех, кого я видел во главе королевства во времена нашего господина, императора Людовика, ни один уже не остался в живых», — пишет он не без гордости в своем последнем произведении «О королевской власти» («De ordini palatii»). «Когда я был молодым, подчеркивает он, настолько это казалось невероятным! я своими глазами видел знаменитого Адаларда Корбийского, кузена Карла Великого». И вот уже читатель, или скорее слушатель, ошеломленный, погружается в славное прошлое, где прихотливая память объединила Пипина и Дагобером и с Хлодвигом. «О самом рождении, о первых годах жизни и даже о детстве, — пишет Эйнгард в своей биографии Карла Великого, в близком окружении которого он находился (сама же биография написана незадолго до 830 года), — говорить было бы для меня абсурдом, ибо об этом нигде не написано, и в живых сегодня не осталось никого, кто бы знал что-либо достоверное об этом раннем периоде жизни Карла Великого». Действительно, мы не знаем даже точного месяца рождения императора. Мы не доверяем составителю королевской хроники, указывающему год рождения Людовика Благочестивого, хотя он и вел хронику современных ему событий. Зато Эйнгард, как и все его коллеги-историки, чрезвычайно озабочен точностью даты смерти короля: «На 72-м году жизни, на 47-м году своего правления, 5 календа февраля, 3-й час дня». Вместе с тем в своей «Истории сыновей Людовика Благочестивого» Нитгард ничего не пишет о годе, когда Людовик женился на Юдифи, о дате рождения Карла Лысого. Зато он с точностью указывает, что император умер в 12 календу июля. Затем он ошибается на шесть месяцев в определении продолжительности его правления. Короче говоря, единственный день рождения, который учитывается и отмечается в церквях и монастырях, — это дата кончины — тот миг, когда существование обретает смысл, когда начинается подлинная жизнь. В таких датах самые прочные точки опоры прошлого, из которых и складывается календарь. Исходя из этого, день имеет несомненно большее значение, чем год. Старая хронология как таковая не имеет особой ценности; ценно значение событий. От древнеримского летописца авторы хроник заимствовали формулы, но не метод. На деле же в устной по преимуществу культуре уже через два поколения все смешалось и перепуталось, настолько различны вопросы, задаваемые прошлому, и представления о времени. О будущем речи почти нет. О нем ведает лишь Бог. А от мира и процессов, в нем происходящих, ничего хорошего ждать не приходится.