Так Византия признала обновление империи на западе. Но для Карла и его советников это обновление неизбежно предполагало возрождение самого понятия империи: ее территориальная основа сводилась к королевству франков и лангобардов, ее идейное содержание было прежде всего христианским. По-видимому, будущая Франция мало что унаследовала от императорского обновления 800 года. Священная римская империя, этот уродец, зародившийся в 962 году на развалинах империи Карла Великого, имела еще более ограниченную территориальную основу западные земли королевства франков и Северную Италию — и то, что она теряла по своей площади и по этнической определенности, она теряла также и в универсальности. Таким образом, оправдалась поговорка, гласившая, что король Фракции, наследник только западных земель Франкского королевства, был-де «императором в своем королевстве». Как скажет впоследствии Тома де Пуйи, законовед времен Филиппа Красивого; «поскольку король владеет в своем королевстве всей властью, какой император владеет в империи, и не имеет в мире никого, кто был бы выше его в земном бытии, о нем можно сказать то, что говорится об императоре, а именно, что все права, и прежде всего те, что касаются его королевства, заключены в его сердце; все, что пишется об императоре, справедливо и для короля, его дел и его совести; король Франции является императором и занимает место императора в своем королевстве» [70].
Это место, эти права, эта власть принадлежат по сути христианскому суверену, как его последовательно представляли, поднимая на новый уровень ответственности при посвящении Пипина III в королевский сап и при короновании Карла императором. В этом отношении не подлежит сомнению, что король Франции является законным наследником того, кто от своего восшествия на престол в 768 году и до смерти в 814 году стремился, завершая дело, начатое его отцом, гармонизировать доверенное ему Богом христианское общество ради его спасения. Король Франции — наследник того, кто намеревался посредством подлинной нормализации внести в общество порядок, подсказанный ему провидением.
4. Норманизация франкского общества
Карл Великий между богом и людьми
Если коронование Пипина было призвано превратить королевские функции в настоящее служение святому делу, то возведение Карла на императорский трон несомненно превращало его в представителя Бога в целом комплексе государств, специально уполномоченного установить порядок, при котором каждый занимал бы место, отведенное ему Творцом, и установить мир, позволяющий всем в условиях справедливости и милосердия участвовать в построении града Божьего на земле. «Пусть все, — записано в капитулярии, принятом в начале 802 года, — живуч по справедливости, следуя закону Божьему… пусть священнослужители строго блюдут каноны веры, не ища неправедного обогащения; пусть монахи выполняют правила общежития под внимательным взглядом наставников; пусть миряне и священники пользуются по справедливости и без вероломства законами, пусть все строят отношения между собой на основе милосердия и полного мира… Пусть каждый в меру своего разумения и своих сил стремится полностью посвятить себя служению Богу на основе закона Божьего и в соответствии со своими торжественными обязательствами, потому что правящий император не в состоянии охватить своим надзором и своей дисциплиной всех и каждого». Несмотря на это последнее уточнение, которое не без здравого смысла указывает на ограниченность его замыслов, Карл стремился стать единственным посредником между Богом и своими подданными (разделенными на три сословия: духовенство, монахи, миряне), о чем как раз и свидетельствовала установка его трона в соборе Ахена.
Еще до 800 года (возможно, в 786 или 792 годах, во всяком случае, после того, как взбунтовались против него «неверные людишки») Карл понял очевидную истину: чтобы лучше управлять своими подданными, среди которых число призываемых под знамена неизменно уменьшалось, ему необходимо восстановить клятву верности, приносимую подданными своему королю во времена Меровингов, распространив ее на всех, на духовенство и мирян, на членов аристократической элиты и на «простонародье, начиная с двенадцатилетнего возраста и до старости». По содержанию эта клятва строилась на отрицании: тот, кто ее приносил, обязывался не причинять вреда королю. Это, возможно, и стало одной из причин того, что в 802 году Карл решил заставить всех, включая и тех, кто ему уже присягал как королю, еще раз присягнуть, но теперь уже императору, причем новому обязательству было придано позитивное содержание, поскольку каждый подданный должен был поклясться хранить верность «благочестивому императору сеньору Карлу», «как человек должен быть верен своему хозяину». В отличие от вассального обязательства, которое, несомненно, служило образцом для присяги 802 года, клятва приносилась публично перед королем или его посланниками и не предполагала какого-либо личного подчинения и выплаты какою-либо вознаграждения. Но призывая себе на помощь Бога и святых, император окружал себя некой священной атмосферой, которая превращала каждого его подданного в участника строительства справедливого и мирного града Божьего, предвестника христианской республики, провозглашенной несколько лет спустя Людовиком Благочестивым. Карл и его ученое окружение стремились возродить идею христианского государства, которая практически исчезла. Но были ли у них средства для воссоздания такого государства?