Узурпация императорского титула Иреной и смена папы Адриана, умершего в 795 году, слабодушным Львом III оказались решающими обстоятельствами процесса возрождения империи на западе, ставшего завершением подлинно европейского курса, который распространил власть Карла от Эдера до Эбро, от Котантена до Истрии. Но этот процесс не может быть понят без осмысления роли личности и окружения того, кто до 799 года называл себя «Королем по велению Божию франкского и лангобардского королевств и римским патрицием».
«Широк в плечах и крепок… Поклонник либеральных искусств»
Теперь, наверное, следует дать слово Эйнгарду, франконцу, 775 года рождения, прибывшему ко двору в 792 году, чтобы «кормиться» там и учиться. Много позднее, примерно в 830 году, Эйнгард написал биографию «Жизнь Карла Великого» по образцу книги «О жизни цезарей» Светония. «Карл, — пишет он, был широк в плечах и крепок, высок ростом, но не чрезмерно, около семи футов (чуть более 190 сантиметров). У него была круглая голова, большие живые глаза, нос несколько длиннее среднего, прекрасные светлые волосы, открытое веселое лицо.
Таким образом внешне, как сидя, так и стоя, он производил незабываемое впечатление человека властного и достойного. Пропорции его тела были столь гармоничны, что не замечалась как-то толстоватая, слишком короткая шея и довольно солидное брюшко. Его отличали уверенные жесты, мужественная осанка. Голос Карла был ясен, хотя и несколько не вязался с его обликом. Он носил обычно национальный костюм франков: рубашка и кальсоны из льняного полотна, на них туника, вышитая шелком, и брюки, обмотанные ниже колен полосками ткани, жилет из кожи выдры или крысы прикрывал зимой грудь и спину, на плечах синяя накидка, а на боку меч на перевязи, рукоятка и ножны которою были инкрустированы золотом и серебром… В праздничные дни он носил одежды, тканные золотом, обувь, украшенную драгоценными камнями, золотую пряжку, удерживающую накидку, и золотую же диадему, осыпанную каменьями; в остальные дни его одежда мало чем отличалась от костюмов простолюдинов…» [68]
Таков был Карл. Он никогда не красил бороды, что приписывали ему «Песнь о Роланде» и традиционная иконография. Профиль Карла на монетах, отчеканенных в его честь после 804 года, показывает только, что между носом его, и в самом деле длинноватым, и массивным подбородком были пышные падающие усы. Эти черты, похоже, подтверждают его сходство, иногда оспариваемое, с известной статуей, отлитой в бронзе в начале IX века для собора в Меце, где суверен представлен в виде всадника с диадемой на голове и в накидке, удерживаемой на плече пряжкой, которую Эйнгард отнес к праздничным атрибутам.
Биограф рассказывает нам также, что Карл увлекался «верховой ездой, охотой, плаванием и достиг в этом таких успехов, что ему не было равных», особенно когда он приглашал «своих сыновей, сановников, друзей и охранников» померяться с ним силами в бассейне Ахена. У Карла было чрезвычайно развито чувство семейственности. Чувство привязанности к собственной семье, как сказали бы в наше время, а фактически ко многим семьям, где жены первого ряда, жены второго ряда, свободные женщины, сожительницы следовали одна за другой в ри гме разрывов и кончин, а иногда и сосуществования. Только Хельдегарда дала ему королевских сыновей, о которых здесь уже говорилось: Карла, Карломана-Пипина, Луи; но было и много других, и некоторые из них сыграли огромную роль в истории его правления. Первый Пипин, например, прозванный Пипином Горбатым, взбунтовался, узнав, что он отстранен от наследования; или Дрогон, которого Карл впоследствии произвел в епископы Меца. Что же касается многочисленных дочерей Карла, его ревнивая любовь к ним заставила перевести много чернил: он предпочел терпеть сожительство Бертрады с Ангильбером, одним из своих сподвижников, нежели разрешить их законный брак, опасаясь, вероятно; что это отдалит ее от двора.
Окружение Карла было организовано как настоящий двор, все лучше и лучше устроенный, хотя, прежде чем осесть в Ахейе, он по-прежнему следовал за королем из резиденции в резиденцию. Как и у его предшественников, в окружении Карла были дворцовые офицеры, носившие титулы, унаследованные еще от меровингской традиции; церковники во главе с капелланом (часто выдвигаемым затем на епископство, как произошло с Ангильрамом из Меца и Гильдебольдом из Кёльна) и канцелярией, состоявшей сплошь из духовенства. Новизна же сказалась в том, что Карл, человек, недостаточно «отесанный» в детстве, повзрослев, принялся за изучение латыни и «либеральных искусств», «пытался писать», но более всего любил, чтобы ему читали вслух, например, во время еды, античные рассказы или «О граде Божием» Блаженного Августина. Он решил создать при себе совет из людей образованных, набираемых не из франков, а предпочтительно из-за границы, из основных очагов культуры того времени, а в 794 году сформировал из них настоящую дворцовую «Академию». Среди них рядом с такими местными деятелями, как Ангильбер или молодой Эйнгард, были итальянцы, последние носители античной культуры: грамматисты, поэты и историки Петр Пизанский, Павел Варнефрид Диакон и Павлин Аквилейский, беженцы из вестготской Испании Теодульф и Агобард, о котором уже шла речь; островитяне, сторонники обновления христианской культуры, называвшие Ирландию «зимней ссылкой» Дунгал или Дикуйл; уроженец Нортумберленда Алкуин, руководитель соборной школы в Йорке, грамматист, диалектик, ритор, агиограф, поэт, сочинитель, теолог. Карлу удалось переманить его окончательно в 786 году, сделав своим наставником, руководителем дворцовой школы, а самое главное — вдохновителем политики, направленной на превращение христианского общества на земле в преддверие града небесного. Эта программа нашла свое материальное и символическое воплощение в строительстве дворца в Ахене.