Античность отнеслась к нему несправедливо. Сложившаяся после него школа, заменяя математические приемы данными поверхностного эмпиризма, отвергла картографию великого массалиота и обвинила его в искажении истины. К несчастью, он не имел подражателей. Карфагеняне снова овладели Испанией и закрыли Марселю доступ в океан. Затем пришли римляне, с их весьма скромною в этом смысле любознательностью. Только современное землеведение поставило Питея на достойное место в ряду тех, кого оно чтит, как своих предков.
Государственные учреждения Марселя приобрели знаменитость. Аристотель описывает их, а Цицерон говорит о них с одушевлением. Как исключение, этот морской и торговый город не знал ни тирании, ни демократии. Опасность положения его среди варваров, необходимость вследствие этого укреплять власть, отдаленность от очагов эллинизма, предохранявшая его от заразы кипевшей там необузданной борьбы, соседство Рима, наконец, всегдашняя враждебность, с какой этот могучий союзник относился к широкому народовластию, даже тогда, когда, по-видимому, сам бывал игрушкой демагогических страстей, — все это может объяснить нам такой редкий пример устойчивости политических форм.
Фокеяне покинули родину в век господства аристократии. По этому образцу они организовались на новой родине. Политические права были предоставлены только семьям, происходившим от основателей. Эти прерогативы, очевидно, не смогли устоять вместе с ростом общественного богатства, но на пути революций марсельцы ограничились первым этапом. В продолжение VI века родовая знать уступила место олигархии богатых — тимократии. Власть перешла к собранию шестисот тимухов, сохранявших ее пожизненно. Во главе их стал Совет Пятнадцати, руководимый триумвиратом, члены которого поочередно осуществляли верховную магистратуру. Этот порядок переживет на столетие римское завоевание. Консервативный дух массалиотов обеспечил за ними своеобразную репутацию необычайной строгости нравов. Позже Тацит отметил, как выдающуюся черту их характера, важность (gravitas), соединенную с изяществом (elegantia).
Для массалиотов, как и для всех эллинов, море было родиной, ареной деятельности, предметом вожделений. Материк являлся для них лишь объектом эксплуатации; они не стремились его завоевывать. Они занимали на приморье узкую полосу, расширявшуюся только в ронской дельте — узле морского и речного судоходства. Города Гераклея и Роданузия охраняли доступ в реку из моря в Камаргской равнине. Город Телинэ (Кормилица) возвышался на месте будущего Арля. Через Авиньон массалиоты господствовали над долиной Роны, через Кавельон — над долиной Дюрансы, но область между Дюрансой и береговыми городами не была подчинена им. Прибрежные горы, дававшие им лес и смолу для кораблей, тянулись только до устья Аржанса. Но долина Аржанса не открывала новых путей в глубь страны. Лигуры оставались неприкосновенными в горах Эстерельских и Морских, и массалиоты старались только охранять от них городские округа и соединявшие их дороги.
Массалиоты украсили баснями первые страницы своих летописей. Но под сказочной оболочкой можно угадать, каковы были отношения колонистов к соседям: постоянные, почти повседневные, они, однако, отмечены взаимным недоверием, а подчас и открытой враждой. Колония Эмпория, окруженная общей оградой, делилась внутренней стеной на два квартала: греческий и варварский — живой символ того, что происходило повсюду. С течением времени, впрочем, осуществлялось сближение, и смешанные браки давали эллинизированное население — элемент, необходимый для процветания греческих колоний.