Поэтому следует подчеркнуть, что несмотря на благоприятную в общем для французского крестьянина эволюцию аграрных отношений, экономическое положение крестьянства в XVI в. было очень тяжело. Кроме ценза, уплачиваемого за землю, крестьянина опутывала сеть самых разнообразных повинностей, связанных с судебной зависимостью крестьян, а также платежи нефеодального характера, вроде вышеупомянутых сверхцензов-ипотек, которых могло быть несколько одновременно на одной и той же земле. Вред, наносимый феодальными повинностями, был чрезвычайно велик (например, исключительное право охоты, вследствие которого крестьяне не могли бить дичь, портившую посевы) и не соответствовал тем выгодам, которые получали сеньоры. Последние не будучи сами земледельцами, не принимали во внимание интересы сельского хозяйства в целом и поэтому, ради немедленной выгоды или барских забав, пренебрегали основными источниками собственных доходов.
Заинтересованность буржуазии в земельных приобретениях и спекуляции землей имела и свои положительные стороны для крестьянина. Буржуазии, как и самому крестьянству, нужно было, чтобы владельческие права крестьянства на землю были прочными и устойчивыми. Поэтому буржуазия еще с XII в. принимала деятельное в целом участие в записи обычного права (кутюмы), что имело положительное значение и для крестьян. Юристы XVI в. старались доказать, что цензива является почти полной собственностью крестьянина, что последний имеет право распоряжения землею такое же, как и собственник по римскиму праву, и что «права» сеньора на цензиву исчерпываются правом получения ценза — пусть «вечного», но зато неизменного в своем номинальном размере платежа. При общем упадке реальной ценности денег в период так называемой «революции цен» такое толкование ценза (надо учесть, что запись обычного права стала признаваться королевским судом) было выгодно для крестьянина (и для буржуазии), так как реальная стоимость ценза падала.
Так, в области аграрных отношений и крестьянских прав на землю уже в XVI в. подготовлялось то частичное совпадение интересов буржуазии и крестьянства, которое в XVIII в. опрокинуло весь феодальный строй. Это совпадение интересов буржуазии и крестьянства позволило мужику укрепить свои права на землю и добиться реального понижения денежной ренты. Дворянство во Франции оказалось недостаточно сильным, чтобы соответственно повысить феодальную ренту. Слабость же дворянства во Франции, в отличие от дворянства, например, в Англии, объясняется тем, что оно все меньше принимало непосредственное участие в хозяйстве страны, превращалось в паразита, жившего на феодальную ренту с крестьян, на пенсии и подачки короля, который в свою очередь черпал эти средства из налоговых сумм, поступавших с того же крестьянства и с той же буржуазии.
Абсолютная монархия во Франции с ее централизованным аппаратом взимания налогов была поэтому при создавшихся хозяйственных отношениях единственной формой, гарантировавшей дворянству некоторое восполнение тех потерь, которые оно несло вследствие закрепления абсолютного размера феодальной ренты.
Сами налоги в этом феодально-абсолютистском государстве были лишь концентрированной формой феодальной ренты, взимаемой по-старому со всего третьего сословия, т. е. не только с крестьянства, но и с торговли и промышленности (а следовательно — и с буржуазии) в пользу дворянства. Последнее обстоятельство усиливало паразитический характер привилегированного класса во Франции, а вместе с тем и антагонизм между дворянством, с одной стороны, буржуазией и крестьянством, с другой, тем более, что само крестьянство переживало в это время процесс дифференциации, приближавший его верхушечную часть к буржуазии.
Вышеуказанная особенность социальных отношений во Франции нисколько, конечно, не устраняла того антагонизма между буржуа, с одной стороны, плебеем и крестьянином, с другой, который был свойствен этому периоду создававшегося капиталистического уклада. Тем не менее, пока существовало феодальное общество, и государство было выражением господства класса феодалов, прежний антагонизм между дворянством и третьим сословием перевешивал антагонизм в пределах самого третьего сословия именно в силу конкретного своеобразия экономического развития Франции. С одной стороны, как мы уже говорили, во Франции не было хозяйственных условий, благоприятных для крупного хозяйства, работающего на рынок, — следовательно, у сеньоров не было причин к тому, чтобы в союзе с буржуазией, как в Англии, экспроприировать крестьянскую землю. Здесь не было, с другой стороны, необходимости как в Пруссии, Польше, славянских землях Австрии, в Венгрии и далекой России, где развивалось барщинное хозяйство, прикреплять крестьян к земле, что в этих частях Европы оказалось возможным вследствие слабости развития промышленности, городов и буржуазии. Франция не имела таких отраслей хозяйства, как овцеводство в Англии, и по причинам, о которых здесь мы говорить не будем, не могла заниматься массовым вывозом сельскохозяйственного сырья за границу, как указанные выше страны Восточной Европы. Эти обстоятельства предохранили французского мужика и от потери своей земли, и от потери свободы.