На другой день, 17 июня, стали собирать голоса, и общины большинством в 491 голос против 90 объявили себя Национальным собранием. Сийес по поручению собрания объяснил мотивы это решения с обычной своей строгостью: «Собрание, открыв свои совещания по проверке полномочий, признает, что уже состоит из представителей, непосредственно присланных по меньшей мере от девяноста шести процентов всей нации. Такая масса народного представительства не может оставаться в бездействии вследствие отсутствия депутатов нескольких округов или нескольких классов граждан, ибо отсутствующие, которые были призваны, не могут помешать присутствующим сполна пользоваться своими правами, в особенности когда это составляет их положительную и неотложную обязанность.
Сверх того, так как исполнить требование нации подобает лишь проверенным представителям, а все проверенные представители должны находиться в настоящем собрании, то необходимо постановить, что ему и только ему одному принадлежит толкование и представительство общей воли нации. Между престолом и собранием не может существовать никакого вето, никакой отрицательной власти.
Итак, собрание заявляет, что к общему делу национального возрождения можно и нужно приступить безотлагательно и что присутствующие депутаты должны заниматься им беспрерывно и беспрепятственно.
Название Национальное собрание есть единственное приличное название при существующем положении дел, как потому, что составляющие его члены суть единственные представители, законно и гласно признанные и проверенные, так и потому, что они признаны от всей почти нации, и, наконец, потому, что представительство едино и нераздельно. Вследствие чего никто из депутатов, в каком бы сословии или классе ни был выбран, не имеет права отправлять свою должность отдельно от настоящего собрания.
Собрание никогда не утратит надежды соединить в себе депутатов, ныне отсутствующих; оно не перестанет призывать их к исполнению возложенной на них обязанности – участвовать в сессии Генеральных штатов. В какую бы минуту отсутствующие депутаты ни явились на сессию, собрание поспешит принять их и впредь поделится с ними продолжением великих трудов, которые должны привести к возрождению Франции».
Тотчас по принятии этого постановления собрание, желая в одно и тоже время на деле заявить о своей силе и доказать, что не намерено препятствовать ходу правления, узаконило взимание податей, хоть и учрежденных без согласия нации. Предвидя свой роспуск, оно присовокупило, что подати перестанут взиматься с того дня, как его распустят. Предвидя, кроме того, банкротство – средство, которым власть могла в крайнем случае прекратить финансовые затруднения и обойтись без содействия нации, – оно исполнило долг чести и осторожности, отдав кредиторов государства под охрану честности всех французов. Наконец, собрание объявило, что безотлагательно начнет заниматься причинами дороговизны и народных нужд.
Эти меры, свидетельствовавшие равно о мужестве и ловкости, произвели глубокое впечатление. Двор и высшие сословия пришли в ужас от такой смелости и энергии. В то же время духовенство бурно обсуждало, не следует ли присоединиться к общинам. Народ снаружи ждал результата прений; приходские священники наконец взяли верх, и присоединение было решено большинством в 149 голосов против 115. Те, кто подали голос за присоединение, были приняты с восторгом, других толпа преследовала и оскорбляла.
В эту минуту должно было последовать примирение двора с аристократией. Опасность была одинакова для обеих сторон. Последняя революция столько же вредила королю, сколько высшим сословиям, без которых собрание, как было заявлено, может обойтись. Эти сословия не замедлили броситься к ногам короля. Герцог Люксембургский, кардинал Ларошфуко, архиепископ Парижский умоляли его усмирить дерзость среднего сословия, вступиться за их угрожаемые права.
Парламент предложил обойтись без Генеральных штатов, обещая согласиться на все налоги. Короля обступили принцы и королева. Это было слишком при его слабохарактерности.
Наконец Людовика увезли в Марли, чтобы там вырвать у него решение.
Министр Неккер, привязанный к народному делу, довольствовался бесполезными представлениями, которые король находил более чем справедливыми, когда ум его оказывался свободен от сторонних внушений, но двор быстро умел изгладить впечатления благоразумия. Как только министр убедился в необходимости вмешательства короля, он составил план, показавшийся ему чрезвычайно смелым; требовалось, чтобы монарх во время королевского заседания приказал трем сословиям соединиться, но только для обсуждения мер, касавшихся общих интересов; чтобы он взял на себя утверждение всех решений, принимаемых Генеральными штатами; чтобы заранее выразил неодобрение всякому учреждению, направленного против умеренной монархии; наконец, чтобы обещал упразднение всех привилегий, одинаковое допущение всех французов к гражданским и военным должностям и прочее, и прочее. Но у Неккера не хватило силы ни предупредить настоящую минуту таким планом, ни настоять на его исполнении.