26. Бой был упорный с обеих сторон; однако наши, будучи не в состоянии построиться в ряды и действовать дружно, приходили в замешательство; не видя своих значков, строились, сходя с корабля, под первым встретившимся. Неприятель с берега, если замечал наших, отделившихся от прочих, пользуясь знанием бродов и мелей, смело бросался туда на конях и нападал многочисленной толпой на наших воинов, рассыпанных врозь и обремененных тяжестями. Другие толпы неприятелей осыпали наших стрелами с открытой стороны. Цезарь, заметив это, приказал воинам сесть в челноки, находившиеся при долгих судах, и в легкие лодки, употреблявшиеся для разъездов; они должны были спешить на помощь во все пункты, где наших особенно теснил неприятель. Когда же наши достигли берега и, собравшись все вместе, ударили на неприятеля, он обратился в бегство. Преследовать его не было возможности; суда, на которых находилась конница, не могли пристать к берегу и должны были держаться в открытом море. Только этого одного обстоятельства недоставало для полного всегдашнего торжества Цезаря.
27. Неприятель, опомнясь от поражения, немедленно отправил к Цезарю послов о мире, изъявляя готовность выдать ему заложников и исполнить все его приказания. Вместе с этими послами возвратился Атребат Коммий, который, как мы сказали выше, был послан Цезарем в Британию. Когда он сошел с корабля и, исполняя обязанность посла, хотел передать слова Цезаря, его схватили и заключили в оковы. По окончании битвы Британцы возвратили ему свободу и, прося мира, сваливали вину на чернь; они умоляли простить им их необдуманный поступок. Цезарь пенял им за то, что, прислав сами к нему на твердую землю послов с предложением мира, они объявили ему войну без всякого с его стороны повода; впрочем, он решил простить им их неблагоразумный поступок и требовал заложников. Часть их Британцы немедленно привели, а другую, которую надлежало собрать из мест более отдаленных, обещали представить в самое непродолжительное время. Между тем они возвратились к полевым работам; старейшины их явились со всех сторон, прося дружбы Цезаря для своих соотечественников.
28. Таким образом, мир казался упроченным. Между тем на четвертый день после нашего прибытия в Британию 18 транспортных судов с нашей кавалерией отплыли из гавани при тихом ветре. Они уже были на виду берегов Британии и нашего лагеря, как вдруг поднялась ужасная буря; ни один из кораблей не смог подойти к берегу, а иные были отнесены в то же место, откуда вышли; другие с величайшей для них опасностью были выброшены на берег Британии, пониже и далее к западу. И те суда, которые попытались было остановиться на якоре и их стало заливать водой, вынуждены были, несмотря на ночь, сняться с якоря и пуститься в открытое море, которое опять прибило их к твердой земле.
29. В ту же ночь случилось быть полнолунию, когда морской прилив в Океане бывает сильнейшим; нашим же это обстоятельство было неизвестно. Таким образом, в одно время долгие суда, на которых Цезарь перевез войско и которые по его приказу были вытащены на берег, были залиты приливом, а транспортные суда, находившиеся у берега на якорях, бились от напора волн и ветра. Ни тем ни другим невозможно было подать помощи, вследствие чего многие суда разбились совершенно, другие, потеряв веревки, якоря и прочие снасти, сделались негодными к употреблению; это не могло не произвести смущения в нашем войске. Других кораблей не было, на которых можно было бы плыть назад; исправить и починить находившиеся под руками суда было невозможно по отсутствию материалов. А тем не менее все знали, что необходимо было возвратиться на зимовку в Галлию; в Британии не было заготовлено хлеба для войска на зимнее время.