Я вижу суррогата еще раз той ночью, когда настает время для представлений.
Королевские женщины сразу после покупки всегда выставляют на показ своих суррогатов. Танцует Суррогат Герцогини Весов. Скука. Затем Мать вызывается показать, как ее суррогат играет на виолончели, и нас всех волокут к оркестру.
Полагаю, теперь я увижу, о чем говорила Аннабель.
Она кажется беспокойной, пока поднимается по ступеням и занимает место с виолончелью. Люсьен хорошо спрятал аркан, потому что я точно не могу его видеть.
Затем я забываю об аркане, забываю о Люсьене и вообще обо всем, потому что девушка играет, и это как… я не знаю. Я не большой поклонник струнных инструментов, но это похоже на то, будто я одновременно слушаю что-то душевное, для поднятия настроения и невероятно личное. Девушка не выглядит испуганной — она будто полностью забыла о существовании публики. Я вижу ее на этой сцене в окружении знати с глазами, сверкающими, как у хищных птиц, ждущими ее провала, промаха, чтобы над ней посмеяться. Я ощущаю себя, будто смотрю на воробья в клетке — нечто молодое и невинное, попавшее в ловушку из жадных рук.
И мне думается, что, возможно, и у меня есть собственная клетка, просто побольше, чем у нее; такая большая, что я никогда не был полностью осведомлен о ее границах.
Она завершает под оглушительные аплодисменты; заклинание разрушено, и я возвращаюсь в себя, стесняясь того всплеска эмоций, что произошел внутри меня.
Затем я отворачиваюсь от нее, потому что не хочу ничего знать, не хочу переживать, поэтому я просто хлопаю вместе со всеми, закатываю глаза и киваю, когда Пери делает лицо, которое как бы говорит «как много суррогатов нам еще придется отсмотреть, прежде чем вечеринка опять начнется».
И мне интересно, как много раз я сам делал это лицо.
Я намерено игнорирую суррогата всю оставшуюся ночь.
Глава 6
Следующие несколько дней я вообще не встречаюсь с суррогатом, но мне удается чаще видеться с Аннабель.
Она рассказывает мне, что Мать дала девушке разрешение свободно гулять по всему дворцу. Это в копилку Люсьена. Но есть кое-что, о чем она мне не рассказывает — я всегда знаю, если Аннабель либо скрывает что-то, либо ей запретили говорить, потому что она сжимает губы и чешет под правым ухом. Я и не настаиваю. Я не собираюсь доставлять Аннабель неприятности.
Хотя я заметил, что была доставлена новая виолончель, поэтому мне интересно, что случилось с первой. Наказание, а затем вознаграждение? Это похоже на Мать.
Однажды после обеда я бездельничал в гостиной наверху, когда она меня нашла.
Г зовет тебя.
— Я ничего не сделал, — протестую я.
Она лишь слегка улыбается, и я вижу свой пиджак, перекинутый через ее руку. Я тут же насторожился.
— Что? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами, ее глаза опущены вниз.
— Очередная потенциальная жена? — спрашиваю я с тревогой.
Она снова пожимает плечами.
Не опаздывай.
— Знаю, знаю, — говорю я. Если я опоздаю, Мать, скорее всего, обвинит Аннабель. Она протягивает пиджак и набрасывает мне на плечи, стряхивая пушок с отворота.
Будь милым.
— А я бываю не милым? — говорю я, хлопая ресницами. Ответом служит широкая улыбка.
По пути вниз я прохожу мимо концертного зала. Сквозь закрытые двери явно доносятся звуки виолончели. Я останавливаюсь, задумываясь, не подглядеть ли. Но музыка останавливается, и я беру себя в руки и спускаюсь по главной лестнице в фойе.
— Куда на этот раз? — спрашиваю я Мать, пока автомобиль едет по подъездной дорожке.
— Дом Пера, — отрывисто отвечает она.
— Корал? — говорю я. Я видел ее на всех балах и некоторых вечеринках, конечно, и она не ужасна. Но и она не кажется такой уж интересной.
— Я не потерплю претензий. Не сегодня, — резко заявляет Мать.
— Отец снова причиняет тебе головную боль? — спрашиваю я. — Или теперь это суррогат?
— Оба.
Я поражен, что она действительно на это ответила. Я решаю испытать удачу.
— Как дела? Со всем… этим? — Я не знаю, как это назвать. Создание ребенка? Звучит отвратительно.
Мать бросает на меня пронзительный взгляд. — Почему ты спрашиваешь?
— Без причины, — говорю я быстро. — Просто… будет необычно иметь ребенка в этом доме.
К моему абсолютному потрясению она улыбается. Подлинной, настоящей улыбкой, не так, как обычно, когда можно чувствовать, будто с зубов капает яд.
— Да, — говорит она. — Я представляю себе, что так и будет.