Суррогат испуганно смотрит на меня. Интересно, она боится только меня или всех вокруг.
— Мама, Папа, — говорю я, беря предложенный бокал шампанского. — Я опоздал?
У Матери дергается мускул рта.
— Не присесть ли нам? — с живостью говорит Отец.
Компаньон, которого Мать купила для Карнелиан, очень хорош собой даже для компаньона, что о многом говорит. Он тот час же становится мне неприятным. Она сидит рядом с ним с восторженным выражением лица.
Тетя Айолит времени не теряет и травит шуточки о тратах на Карнелиан, а Мать быстро к ним присоединяется.
— Вижу, что вы наконец достали ей компаньона, — говорю я со ртом, полным свеклы, потому что стало трудно смотреть на Карнелиан с ее видом раненого щенка. Я вытираю рот салфеткой и протягиваю ему руку. — Я Гарнет, кстати.
Мне нравится представляться таким образом. Быть не может, что этот парень не знает, кто я такой. Но мне интересно посмотреть, как он отреагирует.
— Эш Локвуд, — вежливо говорит он, пожимая мне руку.
Хм. Ни проблеска узнавания. Он хорош.
— Он красавец, правда, сестренка? — говорю я. — Во сколько он тебе обошелся, Мама?
Я был лишь слегка вознагражден, видя, как раздуваются ноздри у Матери, прежде чем компаньон вклинивается и плавно переводит разговор в сторону библиотеки Матери. Затем следует обычный монолог Матери о Доме-Основателе — история, обязанности и все остальные скучные вещи. Суррогат кажется заинтересованной только в еде и компаньоне, судя по тому, на чем больше всего задерживается ее внимание. Она не произносит ни слова. Может, я принимаю это как должное, но, сидя за столом с таким количеством людей (и принужденный наблюдать за ней под угрозой остаться без титула), я внезапно нахожу странным, что никто не считает ее молчание необычным. Карнелиан по своему желанию может говорить какие угодно глупости. Даже компаньон может представляться и пожимать мне руку.
Не знаю, что случилось — либо эти мысли, либо, может быть, вино — но, когда Мать и тетя Айолит начинаю разговор о недавно умершем суррогате, я вдруг обнаруживаю, что говорю.
— О, уже начался сезон охоты на суррогатов? — говорю я. То есть все знают, что соперничающие дома похищают суррогатов друг у друга, чаще до того, как они беременеют. Полагаю, этот суррогат должна знать. Она может даже быть благодарной, что ее купил Дом с такой репутацией. — Лучше будь осторожна, новенькая. Этот год с подачи драгоценной ручонки Курфюрста обязан быть жестким.
У нее кровь от лица отливает, и на секунду я задумываюсь, что, может быть, она и не знает обо всем этом соперничестве и кровавом спорте. Но она же знала о суррогате Курфюрстины — то есть она была на похоронах и все такое.
Мать встает и бьет ладонью по столу, заставляя звякнуть столовое серебро.
— Ты покинешь этот стол немедленно, — говорит она.
Я допиваю остатки вина и встаю. — С удовольствием, — говорю я, отвешивая ей карикатурный поклон, прежде чем уйти. Это хуже, чем то, что было на ужинах раньше. Мне не нравится пытаться уследить за таким большим количеством тем, когда я просто пытаюсь поесть и напиться.
Я прохожу мимо Аннабель, которая со служанкой Карнелиан ждет снаружи, и она видит мое яростное выражение лица. Словно маленькая белая тень, она следует за мной в библиотеку. Я падаю на один из диванов.
— Как ты думаешь, меня подменили при рождении? — спрашиваю я ее.
Она смотрит на меня, удивленная и сбитая с толку одновременно.
— Я ненавижу свою мать. Я не похож на своего отца. — Я приподнимаюсь на локте. — В нижних округах дети выглядят как их родители. Это кажется… нормальным?
Она пожимает плечами, затем кивает. Я не знаю, откуда идут эти мысли. Словно наблюдение за суррогатом заставляет меня думать о тех вещах, над которыми я раньше не задумывался. И в моем присутствии этот суррогат в прямом смысле ничего не делала, только ела и выглядела испуганной.
— Она умеет говорить, верно? — спрашиваю я.
Аннабель вопросительно поднимает бровь.
— Суррогат, — объясняю я. — Никогда не слышал, чтобы она разговаривала.
Аннабель округляет глаза, будто поверить не может, что я задаю этот вопрос.
Да.
— Она… умная? — Я не знаю, что спросить. Почему вообще Люсьен дал мне это глупое поручение? Я пытаюсь нащупать что-нибудь конкретное. — Ты говорила, что она играет на виолончели, верно?
При упоминании инструмента Аннабель прижимает руку к груди, и ее лицо становится мечтательным.