— Что ты делаешь? — спрашивает она. Все вечно спрашивают это у меня с такой интонацией, будто я что-то задумал.
Я пожимаю плечами. — Просто хотел увидеть суррогата, вот и все.
Не лучшее мое оправдание. Мне реально стоило лучше над этим подумать.
Кора закатывает глаза. — Ты знаешь, что тебе не позволено заходить в ее покои. Ты сегодня хочешь еще больше насолить матери?
Естественно, она должна знать о Циан и «Призовой Жемчужине».
— Нет, — говорю я. — Ты права. Мне просто было любопытно. У нас никогда не было суррогата в этом доме.
Она мягко мне улыбается. Кора фактически вырастила меня, и она более снисходительная, чем Мать.
— Конечно же, был, — говорит она. — Я довольно хорошо помню твоего суррогата.
— Она похожа на моего? — спрашиваю я.
Она задумывается на мгновение. — Нет, — отвечает она. Не уверен, следует и мне обижаться на это.
— Она все еще спит, — продолжает она. — Возможно, ты увидишь ее сегодня вечером перед ужином.
— Я не увижу ее за ужином?
Она вздыхает. — Ее Милость забыла тебе сообщить — она сегодня устраивает традиционный ужин после Аукциона. Первый раз за двадцать лет. Прибудут Курфюрстина и остальные Дома-Основатели.
— Даже Графиня Камня? — спрашиваю я. Моя мать и Графиня ненавидят друг друга.
Кора ухмыляется. — Да.
Я почти хочу быть приглашенным только для того, чтобы посмотреть, как эти двое поругаются, но со всем изяществом и любезностью, которую можно ожидать от членов королевской семьи.
— Что же, — говорю я, не совсем уверенный, что мне теперь делать. — Полагаю, ты можешь сказать Аннабель, чтобы она принесла ужин мне в комнату.
— Аннабель теперь прислуживает суррогату, — говорит Кора. — Думаю, Уильям обслужит тебя.
Так Люсьен был прав. — Хорошо, — говорю я, будто меня это совсем не волнует, хотя волнует даже очень.
Но Аннабель может помочь мне со всей этой затеей. Я не скажу ей о Люсьене, но она может быть хорошим источником информации.
Сейчас только три, и, держу пари, я знаю, где она. Я бреду на первый этаж и направляюсь в сад к прудику с яркими рыбами. Аннабель сидит там, смотря на то, как они словно фейерверки мечутся в воде, и, завидя меня, она подскакивает и делает реверанс.
— Слышал, у тебя новая забота, — говорю я. Она кивает. — Ставлю на то, что с ней будет легче, чем со мной.
Аннабель пожимает плечами, и я осознаю, что она нервничает.
— У тебя все получится, — говорю я. Я могу видеть в ее глазах, что она хочет мне поверить, но она напугана.
Первый раз
— О, а я тогда кто, отрезанная печень?
Не несу за вас ответственность
— Да брось, — говорю я, садясь рядом с ней на скамейку. — Ты заботилась обо мне с тех пор, как мне было двенадцать.
Одиннадцать
— Видишь? — Она краснеет. Аннабель много краснеет в моем присутствии.
Не была официальной фр-й
— Ох, так ты теперь официальная фрейлина?
Он делает рукой движение «вроде того».
— Эй, а ты видела ее уже? Суррогата?
Аннабель пронзительно смотрит на меня и качает головой. Я поднимаю обе руки.
— Мне просто любопытно. Не волнуйся, даже я не настолько бунтарь, чтобы закрутить с суррогатом.
Это правда. То есть у них вообще есть нормальные части тела? Я слышал, что у них много странных способностей. Вдруг это меняет их тела или вроде того. Я представляю, что наверху лежит девушка с двумя головами и перепончатыми пальцами.
Аннабель снова тяжело смотрит на меня, затем кивает, будто решила мне поверить.
— Так теперь мы остались одни с Уильямом, полагаю, — говорю я угрюмо. — Он всегда подбирает мне розовые галстуки. И никогда не приносит мне правильный кофе.
Аннабель тихо посмеивается.
Джордж?
— Да, Джоржд был бы намного лучше! Ты не могла бы…
Она тут же кивает. Я целую ее в щеку, и она краснеет еще больше, чем прежде. — Ты самая лучшая, знаешь? — Я поднимаюсь, чтобы уйти, затем оборачиваюсь. — О, можешь сказать, когда суррогат отправится на ужин? Мне нужно увидеть, как она выглядит, и на этом все. Обещаю.
Аннабель сужает глаза. Я снова делаю крест на сердце.
Попробую
— Спасибо. — Я дарую ей свою самую очаровательную улыбку и направляюсь обратно во дворец коротать часы до ужина.
Ожидание неизбежно заставляет меня пить виски в своей комнате и слушать музыку на граммофоне.
Последнее время мне так нравится группа «Веселые Роджеры», играющая на духовых инструментах — у них потрясающий игрок на трубе — и я растворяюсь в одном из его соло, как вдруг ко мне в дверь стучит Аннабель.
С на уж
— Что? — вскрикиваю я. — Уже?
Она отправляет мне взгляд, который ясно говорит, что это не ее вина, и указывает на настенные часы. Сейчас двадцать пять минут девятого.
Я стою и понимаю, что выпил слегка больше виски, чем планировал. Теперь с этим ничего не поделаешь.
Аннабель поспешно покидает мою комнату, скорее всего направляясь в покои суррогата, чтобы заправить постель. Я беру свой стакан с собой и иду в столовую. Мужчины не приглашаются на Ужины после Аукциона. Охотно поспорю на то, что Отец прячется в своей курильне.
Двери в столовую не охраняются лакеями, поэтому я предполагаю, что они сервируют столы. Я прижимаюсь ухом к двери, надеясь, что смогу хотя бы услышать что-то интересное. Но разговаривает только знать.
Конечно. Не думаю, что слышал когда-либо, как суррогат говорит больше нескольких предложений, за исключением тех, кто умеет петь.
Мать говорит что-то своим самым вежливым из злобных голосов, поэтому я думаю, что она говорит либо с Герцогиней Камня, либо с Курфюрстиной. Подозрения подтверждаются, когда Герцогиня отвечает своим раскатистым голосом.
— О да, полагаю, я начну с дочери, — говорит она. — С мальчиками может быть так трудно, как вы думаете?
Ой. Матери это не понравится. Я слышу, как Курфюрстина хихикает.
— Да, кстати, как Гарнет? Не лезет в переделки?
Если бы она знала. Я задерживаю дыхание, ожидая ответа Матери.
— Он в своей комнате сейчас, Ваша Светлость. Учится.
Учится? Она серьезно считает, что кто-нибудь в этой комнате поверит такой нелепой лжи?
И все же, момент слишком идеальный. Я знаю, что не должен, но, даже толком не подумав, я врываюсь в двери и вальяжно вхожу в столовую.
На меня с разной степенью удивленности уставились десять пар глаз. Знать — в изумлении, суррогаты испуганы (и, рискну сказать, заинтригованы), а моя мать… Думаю, что она может замораживать воду этим взглядом.
— Мамочка! — кричу я, поднимая свой стакан. Присутствуют пятеро суррогатов. Но за кем мне нужно смотреть? Затем я осознаю, что мне нужно срочно придумать причину своего появления.
— Прошу прощения, дамы. Не подумал, что сегодня у нас вечеринка. — Мать не может меня за это винить, потому что, технически, она мне не сказала об этом. Я снова рассматриваю все лица за столом, и тут вижу ее.
Девушка сидит справа от Матери. Ее волосы черные и кудрявые, ее кожа бледная словно жемчуг, ее платье сидит идеально (это работа Аннабель, я уверен). Но ее глаза… глаза ужасающего фиолетового цвета.
— О, точно, — говорю я. — Аукцион.
Курфюрстина и Графиня Камня с трудом пытаются спрятать свой смех за салфетками.
— Гарнет, мой дорогой, — говорит Мать. Она зовет меня «дорогой» только на публике. — Что ты делаешь?