- Morbleu, monsieur {Черт возьми, сударь (франц.).}, вы слишком часто употребляете этот титул! - вскричал принц; он стоял у постели и явно ждал, чтобы кто-нибудь подал ему кафтан. Но ни один из нас не тронулся с места.
- Постараемся в будущем пореже досаждать вам этим, - ответил Эсмонд.
- Что означают ваши слова, милорд? - спросил принц и что-то пробормотал сквозь зубы; Эсмонд уловил выражение guet-apens {Ловушка (франц.).}.
- Если кто-нибудь и ставил вам ловушку, сэр, - сказал он, - то не мы. Не по нашему приглашению вы находитесь здесь. Мы же явились для того, чтобы отомстить за бесчестие нашего рода, а не довершить его.
- Бесчестье! Morbleu, никакого бесчестья не было, - сказал принц, густо покраснев, - все это лишь невинная забава.
- Которую предполагалось закончить всерьез.
- Клянусь честью дворянина, милорды, - порывисто вскричал принц, что...
- Что мы поспели вовремя. Непоправимое еще не совершилось, Фрэнк, сказал полковник Эсмонд, повернувшись к молодому Каслвуду, который в продолжение этого разговора оставался у дверей. - Взгляни на этот листок бумаги: его величество соизволил сочинять стихи в честь - или на бесчестие Беатрисы. Узнаю почерк и орфографию его величества: "Madame" и "Flamme", "Cruelle" и "Rebelle", "Amour" и "Jour". Если бы искания августейшего поклонника увенчались победой, он не стал бы тратить время на рифмы и вздохи. - И точно, во время разговора Эсмонд нечаянно взглянул на стол и заметил листок, на котором рукою молодого принца нацарапано было начало мадригала, предназначенного довершить наутро покорение его красавицы.
- Сэр, - сказал принц, пылая от гнева (он уже натянул на себя без помощи свой королевский кафтан), - я здесь не для того, чтобы выслушивать оскорбления.
- А для того, чтобы наносить их, ваше величество, - сказал полковник, отвешивая глубокий поклон, - и мы явились поблагодарить за честь, оказанную нашему семейству.
- Malediction! {Проклятье! (франц.).} - воскликнул молодой человек, и слезы обиды и бессильного гнева выступили у него на глазах. - Чего же вы от меня хотите, джентльмены?
- Может быть, вашему величеству угодно будет проследовать в соседнее помещение, - сказал Эсмонд, не оставляя своего торжественного тона, - там хранятся некоторые бумаги, которые я был бы счастлив представить вам для обозрения; позвольте, я покажу вам дорогу. - И, взяв со стола свечу, мистер Эсмонд, пятясь перед принцем в полном согласии с этикетом, перешел в комнату капеллана, через которую мы недавно проникли в замок. - Фрэнк, кресло его величеству, - сказал Эсмонд своему спутнику, который был удивлен и озадачен всей этой сценой, пожалуй, не меньше, чем главное действующее лицо. Полковник между тем подошел к стенному тайнику над камином, открыл его и вынул бумаги, столько лет пролежавшие там.
- Не угодно ли вашему величеству взглянуть, - сказал он, - вот патент на титул маркиза, присланный вашим августейшим отцом из Сен-Жермена виконту Каслвуду, моему отцу; вот брачное свидетельство моей матери, а также свидетельство о моем рождении и крещении; я был крещен по обряду той религии, превосходство которой ваш святой родитель так блистательно доказал примером всей своей жизни. Вот доказательства моих прав, дорогой Фрэнк, и вот что я делаю с ними: в огонь брачное свидетельство, в огонь рождение и крещение, в огонь титул маркиза и собственноручный королевский рескрипт, которым ваш предшественник соизволил почтить нашу фамилию! - И с этими словами Эсмонд одну за другой бросил бумаги в камин. - А теперь, сэр, позвольте напомнить вам, - продолжал он, - что наш род пришел в упадок из-за своей преданности вашему; что дед мой разорился, проливая свою кровь, и не пощадил жизни родного сына ради дела Стюартов; что за это же дело погиб дед нынешнего лорда Каслвуда (теперь уж ты законный и настоящий лорд, милый Фрэнк); что бедная моя тетка, вторая жена моего отца, сперва пожертвовав своей честью вашему распутному и вероломному семейству, отдала потом все состояние королю, в обмен же получила высокий титул, от которого осталась теперь кучка пепла и вот этот ярд бесценной голубой ленты. Вот она, я бросаю ее на землю и топчу ногами; вот моя шпага, я ломаю ее и отрекаюсь от вас, а если бы вам удалось свершить то злое дело, которое вы замышляли, клянусь небом, я пронзил бы ею ваше сердце, я не простил бы вас, как отец ваш не простил Монмаута. Фрэнк последует моему примеру, не правда ли, Фрэнк?
Фрэнк все это время растерянно созерцал бумаги, пылавшие в камине; услышав последние слова Эсмонда, он обнажил шпагу и переломил ее, не поднимая головы.
- Куда мой кузен, туда и я, - сказал он, пожав руку Эсмонду. - Маркиз он или нет, я от него никогда не отступлюсь, черт меня побери! (Прошу прощения вашего величества!) И значит... значит, я теперь стою за курфюрста Ганноверского. Вы сами во всем виноваты, ваше величество. Королева, должно быть, уже умерла. И не увяжись вы за Трикс сюда, в Каслвуд, вы сегодня уже были бы королем.
- Итак, я лишился короны, - заговорил молодой принц по-французски, порывисто и торопливо, как всегда, - потерял прелестнейшую женщину в мире, утратил верность двух таких преданных сердец - скажите, милорды, можно ли пасть ниже? Маркиз, если я встану на колени перед вами, простите ли вы меня? Нет, этого я не могу сделать, но я могу предложить вам иное удовлетворение, какое подобает джентльменам. Надеюсь, вы не откажетесь скрестить со мною шпагу: ваша сломана, правда, но вон там есть две другие. - И принц с мальчишеской стремительностью бросился к тайнику в стене, достал обе шпаги и протянул их Эсмонду: - А! так вы согласны! Merci, monsieur, merci!
Тронутый до чрезвычайности подобным знаком великодушия и раскаяния в причиненном зле, полковник Эсмонд поклонился так низко, что едва не коснулся августейшей руки, оказавшей ему такую честь, и затем молча встал в позицию. Клинки скрестились, но тотчас же Каслвуд обломком своей шпаги оттолкнул шпагу Эсмонда в сторону; и полковник, отступя на шаг, опустил оружие острием вниз и, снова отвесив глубокий поклон, объявил, что признает себя вполне удовлетворенным.