Но вскоре империалистические устремления стали определяться больше политическими и идеологическими мотивами, чем экономическими. Индустриализация с ее новыми техническими и научными возможностями принесла такое необычайное усиление военной мощи и – особенно в связи с питавшимся ею национализмом – такой рост национального самосознания, что стремление к захвату заморских территорий можно интерпретировать еще и как выражение безудержно растущего прогрессизма и сознания собственной миссии у европейцев. В то время как экспансионистские устремления в пределах своего континента всегда были связаны с опасностью большой европейской войны, гонка за последние регионы мира, еще не управляемые европейцами, стала излюбленным элементом постоянной конкуренции между европейскими державами, которые постоянно мерялись друг с другом в экономическом, культурном и военном плане и сделали приобретение колоний мерилом престижа и успеха.
Стремление к захвату заморских колоний было тесно связано с широко распространенным убеждением в превосходстве «белого человека» над африканцами и азиатами, чья «отсталость», казалось, доказывала превосходство европейцев. Многочисленные доктрины естественной иерархии между расами, существовавшие еще в домодерные времена, теперь в онаученной форме обретали приверженцев по всей Европе, и, что еще важнее, в колониях они обретали поле для практического применения.
Германия была здесь особым случаем, поскольку приобретение колоний началось относительно поздно, экономические выгоды были особенно малы, а политически мотивированные цели экспансии были особенно ярко выражены. Если Бисмарк вначале стремился лишь к неофициальным зонам влияния и лишь под давлением согласился на приобретение заморских владений, в 1880–1890‑х годах несколько территорий были официально поставлены под власть Германии. Эти земли были разбросаны в Восточной, Западной и Юго-Западной Африке, в Азии и Тихоокеанском регионе и не подавали больших надежд на получение даже в долгосрочной перспективе крупных прибылей от эксплуатации их в качестве источников сырья или новых рынков сбыта. Здесь неэкономические соображения как были решающими с самого начала, так и остались: приобретение заморских владений служило прежде всего повышению национального престижа, а также предлагало национальную задачу, способную, по словам самого канцлера, зажечь энтузиазм немцев. Более того, все более влиятельным становилось мнение, что заморская экспансия необходима, чтобы решить проблему «перенаселения» Германии, на которую многие сетовали, путем эмиграции – но не в чужие страны, такие как США или Канада, а на «собственные» территории за океаном. Это якобы понизило бы или вовсе устранило бы социальную напряженность и опасности «массового общества». Империализм, как надеялись многие, помог бы удовлетворить национальную потребность в признании и преодолеть внутренний раскол нации.
В то время как подобные мечты о Германии как мировой колониальной державе порождали большие надежды на будущее, внешняя политика в самой Европе оказалась трудоемкой и сложной. Поскольку возвращение Эльзас-Лотарингии или даже изменение ее статуса казалось невозможным ввиду разрастания националистического движения в Германии, о взаимопонимании с Францией в долгосрочной перспективе не могло быть и речи. Поэтому Германия должна была договариваться с тремя другими крупными европейскими державами. Однако это удалось только с Австро-Венгрией. Отношения с Россией ухудшились из‑за антироссийской экономической политики при Бисмарке. Против улучшения отношений с Великобританией не в последнюю очередь выступали консерваторы с их опасениями по поводу связанной с этим позитивной переоценки либерализма и парламентаризма. Более того, система договоров о поддержке и перестраховке, которую Бисмарк разработал в этой ситуации для защиты империи, оказалась не столько спланированной внешнеполитической конструкцией для защиты империи, сколько «системой временных мер» без долгосрочного стабилизирующего эффекта. Опасность одновременного противостояния с Францией и Россией, войны на два фронта, не была предотвращена и не была уменьшена усилиями преемников Бисмарка. Не было достигнуто ни сближения с Великобританией, ни ослабления франко-российских связей.