Расчет германского правительства был аналогичным: агрессивная внешняя политика России, ее экономическая мощь и политика перевооружения, а также не в последнюю очередь быстро растущее население привели к тому, что в Берлине чрезвычайно возросло ощущение угрозы, исходящей от России. Кроме того, система союзов между Великобританией, Францией и Россией вызывала у немцев ощущение изоляции и «окружения», которое определяло внешнюю политику Германии самое позднее с 1904 года.
Исходя из опыта кризисов предыдущих лет правительство Германии и на этот раз стремилось, с одной стороны, выйти из этого кризиса с выгодой для себя, а с другой – не допустить войны. Это уже удавалось в 1908 и 1912 годах, почему это не должно сработать аналогичным образом и в этот раз? Победить Сербию, ослабить Россию, нанести дипломатическое поражение «Тройственной Антанте» – военному альянсу России, Франции и Великобритании, – чтобы ослабить или даже развалить ее, и укрепить единственного оставшегося союзника, Австро-Венгрию – таковы были внешнеполитические цели Бетмана-Гольвега. Внутри империи правительство чувствовало потребность предъявить некие военно-политические успехи, поскольку на него оказывала давление партия войны, которая к тому времени уже открыто призывала начать превентивную войну против России, пока Германия еще имела военные и экономические преимущества перед ней.
В стратегических планах рейхсканцлера учитывалась возможность неудачи данного конкретного маневра. Дело не в том, что он якобы хотел войны или тем более целенаправленно ее готовил, как предполагалось в течение долгого времени. Но на случай, если Россия не поддастся давлению Германии, если Антанта не будет ослаблена, если Франция и Англия не отступят, – война как крайнее средство его устраивала. Уже один только этот перечень условий говорит о том, на какой риск был готов пойти канцлер. Стратегии, целью которой являлось бы сохранение мира любой ценой, – например: умиротворить Австрию, договориться с Россией, искать компромисса с Англией – у германского правительства не было. Оно такой альтернативы просто не рассматривало, потому что это поставило бы под вопрос статус Германской империи как великой державы, заставило бы ее сильно умерить свои глобальные политические амбиции и ослабило бы, если не разрушило бы, основы ее политики силы, экспансии и наращивания мощи. Это было немыслимо – как в сознании политических лидеров, так и в том широко распространенном мышлении, в котором вопросы внешней политики рассматривались в дихотомиях победы или капитуляции, чести или бесчестия, гордости или позора: считалось, что Германия с учетом ее достижений, ее величия, ее значимости имеет право претендовать на статус континентального гегемона и более того – мировой державы наряду с Англией, а завистливые соседи это ее право оспаривают, поэтому ей придется бороться за это место, иначе она потеряет право на мировое значение.
Таковы были исходные условия, когда стало известно об убийстве в Сараеве. После этого события развивались стремительно: правительство в Вене решило наказать Сербию в назидание другим, и в этом его активно поддерживало правительство Германской империи. Тогда Австро-Венгрия сформулировала «неприемлемый» ультиматум для Сербии, а когда сербы неожиданно выполнили большинство условий, Вена все равно разорвала дипломатические отношения с Белградом, в ответ на что Сербия провела мобилизацию. Правительство Германии отвергло британские предложения о посредничестве в улаживании конфликта и не стало умиротворять Австро-Венгрию – а только это могло бы заставить венское правительство уступить. 28 июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну.
Это означало, что свершилось то, чего удавалось избежать в предыдущих кризисах. И если до тех пор германское правительство придерживалось линии, согласно которой оно вело кризис только к порогу войны и использовало его в своих интересах, но по возможности избегало самой войны, то отныне оно было озабочено лишь тем, чтобы представить начало войны, которую, очевидно, уже невозможно было остановить, как результат политики России, чтобы выступить в роли жертвы агрессии. Создать такое впечатление у стран Антанты не удалось, но внутри Германии эта стратегия сработала: большая часть населения воспринимала Россию как агрессора, особенно когда 30 июля российское правительство начало мобилизацию. Так, в Германии распространилось твердое убеждение, что война была результатом заговора против Германии, который долгое время готовили страны Антанты, особенно Англия[40]. После объявления Германией войны России 1 августа в нее в течение нескольких дней вступили остальные участники. С этого момента всем стала править собственная динамика армий.
40
Clark, Sleepwalkers. P. 624–708. Mombauer, The Origins of the First World War. P. 21–77.