В конце войны на немецкой земле оказалось от восьми до десяти миллионов иностранных военнопленных, подневольных работников и узников концлагерей. Жизненная ситуация этих людей, которых теперь называли «перемещенными лицами», быстро изменилась после освобождения. Значительная часть гражданских лиц и солдат, прибывших из Западной Европы, была очень быстро «репатриирована» либо оккупационными властями союзников, либо по их собственной инициативе. Положение перемещенных лиц из Восточной Европы было намного сложнее. После освобождения широко распространились акты мести и мародерства со стороны бывших подневольных рабочих, что напугало немецкое население, но также обеспокоило власти союзников. Многие поляки сначала оставались в Германии, потому что не хотели возвращаться на родину, теперь уже под коммунистическим правлением, и ждали возможности перебраться за океан.
Среди военнопленных и гражданских лиц из Советского Союза был силен страх перед репатриацией – не только среди солдат власовской армии, которые воевали на стороне Германии и которых в случае возвращения ожидала неминуемая смерть. Гражданские подневольные работники и военнопленные также подозревались советскими властями в коллаборационизме – хотя бы потому, что они скомпрометировали себя в глазах сталинистов, оставшись на стороне врага. Однако, поскольку западные союзники обещали советской стороне в Ялте, что все советские граждане будут репатриированы, перемещенные лица возвращались в СССР даже против их воли, и многих из них ждала на родине участь многолетней дискриминации, продолжавшейся до позднего этапа существования Советского Союза, даже если им удалось покинуть «фильтрационные лагеря» советской тайной полиции, НКВД, живыми в 1945–1946 годах. В августе 1945 года в трех западных зонах числилось около двух миллионов перемещенных лиц, а к концу 1948 года их оставалось еще 438 тысяч[7].
Положение перемещенных лиц – евреев, переживших Холокост и марши смерти и проживавших в перевалочных лагерях в Германии, – было особенно тяжелым. На территории западных зон в конце войны насчитывалось около 60 тысяч евреев; к концу 1946 года из Восточной Европы, особенно из Польши, прибыло еще около 100 тысяч. Союзники оказывали им медицинскую помощь и материальную поддержку, но большинство из них, особенно пожилые люди, не представляли, какой будет их дальнейшая судьба. Очень многие оставались месяцами и годами в отведенных для них приютах и лагерях. Там они ждали возможности уехать в Палестину или США или вернуться домой в Польшу, Венгрию или другие страны. Однако психологическая травма у многих из них была настолько сильной, что долгое время они не могли принимать решения о своей дальнейшей жизни. Весной 1947 года в Германии оставалось около 70 тысяч перемещенных лиц-евреев[8].
Если взять все группы вместе, то в начале послевоенного периода около 30 миллионов немцев и 10 миллионов иностранцев были «оторваны от корней», то есть не находились в местах своего происхождения – более половины из примерно 75 миллионов человек, проживавших в четырех оккупационных зонах летом 1945 года. Однако в разных регионах они распределялись по-разному. Из-за разрушения городов потоки беженцев в основном направлялись в сельские регионы. В Мекленбурге – Передней Померании и Шлезвиг-Гольштейне доля «оторванных от корней» среди всего немецкого населения составляла около 50 процентов, в то время как в Гамбурге и Бремене – всего 7 процентов, а в Берлине – 2 процента, при этом доля иностранцев здесь не учитывалась[9].
Из-за притока беженцев и перемещенных лиц с восточных территорий население четырех оккупационных зон резко возросло – во всех зонах примерно на десять процентов, в западных зонах – более чем на двадцать. Это создавало дополнительную нагрузку на и без того сложную ситуацию с жильем и питанием. Во время войны 130 немецких городов подверглись воздушным налетам. Почти тридцать процентов жилья на территории четырех оккупационных зон было разрушено, особенно в городах Рура, Рейнской области, северных прибрежных областях и промышленных центрах Южной и Центральной Германии. Здесь ситуация с жильем была катастрофической и оставалась таковой долгое время, особенно примерно для полутора миллионов человек, которые жили во временных убежищах, определявших облик городов вплоть до 1950‑х годов. Разрушение транспортного сообщения и инфраструктуры парализовало страну. Железнодорожная сеть была в значительной степени разрушена, так же как и линии водоснабжения, электроснабжения и телефонной связи.
7
Ulrich Herbert/Karin Hunn: Beschäftigung, soziale Sicherung und soziale Integration von Ausländern // GSD Bd. 2/1. S. 813–828; Wyman, DPs; Jacobmeyer, Vom Zwangsarbeiter; Goeken, Weg zurück; Pavel M. Poljan: Die Deportation der Ostarbeiter im Zweiten Weltkrieg // Gestrich/Hirschfeld (Hg.), Ausweisung und Deportation. S. 115–140.
8
Königseder/Wetzel, Lebensmut im Wartesaal. S. 14, 47, 247 ff.; Jacobmeyer, Jüdische Überlebende; Fritz-Bauer-Institut (Hg.), Überlebt und unterwegs; Grossmann, Jews, Germans, and Allies.
9
Bremer Ausschuss für Wirtschaftsforschung, Am Abend der Demontage. S. 141–143; Harmssen (Hg.), Reparationen, Sozialprodukt, Lebensstandard. Bd. 3B, T. 2. S. 11 ff.