Одновременно с телевидением массовым товаром стал и автомобиль. В Германии, в отличие от Франции и тем более от США, к середине 1950‑х годов частный транспорт еще не преобладал над общественным, но в 1960 году в ФРГ насчитывалось уже пять миллионов легковых автомобилей, что в десять раз больше, чем в 1950‑м, и сразу было очевидно, что скоро их станет гораздо больше. Последствия массовой автомобилизации вскоре отразились на облике городов и ландшафтов страны: наиболее заметным стало расширение сети автомагистралей (в 1950 году она составляла около 2000 километров, в 1970 году – уже 4110), федеральных и местных дорог, а также реконструкция центров городов с целью превратить их в «города, удобные для автомобилей». Город и деревня стали ближе друг к другу, пространственная близость между местом работы и домом стала менее важной, обычной практикой стали ежедневные поездки на машине на работу и обратно. Но самый важный эффект автомобиля был индивидуальным: автомобиль принес людям такой огромный выигрыш в мобильности, что стал воплощением индивидуальной свободы, поскольку позволял человеку добираться куда угодно по собственному усмотрению и в соответствии с собственными представлениями о времени[71]. С автомобилем тесно связан и отпуск-путешествие, который тоже стал массовым явлением в конце 1950‑х годов. Раньше проводить свободное время в дальних развлекательных поездках было привилегией буржуазии, и даже введение минимального отпуска во времена нацизма мало что изменило на практике. В 1950 году в среднем предоставлялось двенадцать дней отпуска; этот показатель неуклонно рос и к середине 1960‑х годов достиг двадцати, а с 1980‑х годов – почти тридцати дней. Западные немцы стали нацией путешественников. Уже в 1960 году четверть всех граждан ФРГ (и более половины служащих) проводили отпуск в поездках, а десять лет спустя их число почти удвоилось. Сначала поездки были в основном по германским направлениям, но с 1960‑х годов немецкие отпускники все чаще выезжали за границу, особенно в Италию, Испанию и Австрию. Большинство немцев никогда раньше не выезжали за границу – за исключением мужчин, которые во время войны служили солдатами в соседних европейских странах. Многие из них вернулись в 1960‑х годах туристами в места, где двадцатью годами ранее побывали в качестве солдат-оккупантов.
В отличие от распространения телевидения или автомобилизации, немецкая страсть к путешествиям была довольно специфическим явлением, которое не встречалось так массово в других странах. Волна фильмов и шлягеров 1950‑х годов, в которых описывалась меланхолическая тоска по чужим странам (в парадоксальном соседстве с волной тоски по дому в фильмах и песнях того же времени), уже указывала на то, что старые традиции немецкой тоски по Италии смешивались с раздражением от тесноты и скученности жизни в не до конца восстановленной после войны Германии[72].
Однако общество досуга в узком смысле слова еще не существовало в ФРГ в 1960 году, поскольку новые возможности для большей части населения открывались лишь постепенно, по мере увеличения бюджета и свободного времени. Но перспектива того, что не только детям когда-нибудь будет лучше, но, возможно, и взрослым в течение их жизни тоже, давала многим людям оптимистическое отношение к жизни, которое можно назвать характерным для той эпохи.
Эти изменения в рабочем времени, потребительских привычках, досуге были тесно связаны с заметными изменениями в функции семьи и роли женщин. Понятие «уход в узкий круг» семьи как реакция на потрясения военного и послевоенного периода уже в 1950‑х годах было распространенным топосом. В 1953 году социолог Шельски назвал семью «последней основой социального убежища и безопасности», «последней стабильной структурой общества в целом». Однако это сопровождалось «восстановлением старого семейного уклада и образа жизни», согласно которому мужчины зарабатывали деньги, а женщины занимались домашним хозяйством и воспитывали детей. Существует множество свидетельств того, что такое восстановление традиционных семейных структур, безусловно, было желанным для самих людей, потому что здесь, казалось, было выполнено требование нормальности, об отсутствии которой немцы сокрушались десятилетиями. С другой стороны, возможности потребления, существовавшие с середины 1950‑х годов и широко рекламируемые, как правило, не могли быть реализованы на одну только зарплату мужа. В 1957 году около 50 процентов работающих женщин заявили, что они «пошли работать», чтобы сделать возможными покупку товаров для дома, приобретение жилья в собственность или чтобы обеспечить более высокий уровень жизни. Церковь, политики и консервативные интеллектуалы осуждали такую «материалистическую» позицию работающих матерей, которые пренебрегали заботой о детях и создавали угрозу для семьи, – но напрасно: обещание процветания и руководящие ценности семейной политики явно противоречили друг другу. Если в 1950 году лишь добрая четверть замужних женщин имели оплачиваемую работу, то эта доля неуклонно росла и достигла в 1961 году 43 процентов. В то же время, однако, в 1960 году еще половина населения ФРГ все еще выступала за запрет женской занятости[73].
71
Kielmanssegg, Nach der Katastrophe. S. 425; Edelmann, Vom Luxusgut zum Verbrauchsgegenstand; Südbeck, Motorisierung. S. 94.
73
Schelsky, Wandlungen. S. 63, 87; Pfeil, Berufstätigkeit. S. 79; о нижеследующем см.: Frevert, Frauen-Geschichte. S. 253–272; Schildt, Sozialgeschichte. S. 37.