С какими, однако, трудностями пришлось иметь дело этому течению даже в момент его полной силы! В последний раз сверкнул обманчивый блеск римской императорской короны в связи с испанско-габсбургским домом и его всемирной политикой; воскресли вновь мечты средневековых императоров, бывшие тогда близкими к осуществлению. Но когда Карл V не обнаружил никакой склонности быть римским императором немецкой нации, тогда роковым образом разразился религиозный раскол, и противореформационное движение принесло народу тяжкие и продолжительные страдания. Все то, что уцелело от стремления к национальному единству среди суровых толчков истории шестнадцатого столетия, погибло в бедственный период семнадцатого столетия – в Тридцатилетнюю войну.
Нация вышла из бесконечной борьбы без государственного идеала, без силы какого бы то ни было политического убеждения, и только национальное сознание более ранних времен действовало объединяюще и успокоительно на культурную и духовную жизнь. Пятнадцатое и шестнадцатое столетия завещали будущим векам богатейший запас национальных приобретений: народное искусство, создавшее распространенные и блестящие художественные произведения, изобретение книгопечатания, произведшее переворот в духовной жизни, начатки литературы, проникшей во все слои народа и создание великолепного литературного языка, – все это требовало новой разработки и дальнейшего развития. Предыдущее столетие преимущественно и посвящено было этим стремлениям. Тогда за нашим народом и упрочилась репутация нации поэтов и мыслителей; возрождение классической старины, явившееся в силу научного изучения, придало национальным произведениям – по крайней мере, в литературной области – космополитическую окраску. Казалось, что нация как будто удовлетворилась сознанием духовного единства и что идеал единого государства дремлет в глубоких тайниках немецкой души.
Но так только казалось. Уже то национальное возбуждение, которое вызвано было победами Фридриха Великого над русскими и французами, а еще более события периода Sturm und Drang[9] доказали противное. Когда французская революция разрушила внешние сословные подразделения Средних веков не для одной только Франции, когда во время войн за освобождение научились ценить содействие свободных союзников – народов, тогда судьба нации решена была в определенном направлении. Поэзия, созданная войнами за освобождение и молодой Германией, с одной стороны, наука историческая и наука права и народного хозяйства, с другой стороны, – все указывало на определенную будущность для нации. Мы, современники, были свидетелями того, как сначала будущность эта рисовалась еще в виде мечты, затем – как она осуществлялась в действительности и как, наконец, застилавшая ее завеса была разорвана громом сражений трех великих войн.
Все эти исторические условия и события сделали нас гражданами, членами одного национального целого, каким не была наша родина в течение всех предшествовавших нам веков.
Какое было дело прежним германцам до их отдаленных отношений к легендарным естественным связям их народа! Немец жил не жизнью нации, а жизнью мелкой народности, к которой он принадлежал, да и для той его жизнь и смерть не имели особенной цены. Прежде всего он был членом своего рода; в мирные времена все заботы, все счастье его существования заключались в родовых отношениях! Какие тесные узы сковывали его самосознание он находил защиту и удовлетворение в естественной связи с членами своего рода; все же народные и национальные отношения, переходившие за пределы рода, исчезали для него во мраке символического предания.
Иначе уже направлена была мысль немца эпохи племенных различий, времени переселения народов. Более высокое представление о государстве, представление о племенном государстве, внушило ему более честолюбивые склонности и более широкий кругозор. Однако же под сильным давлением этих племенных отношений он забывал о целом, заглохло даже смутное национальное предание прошлого.
9
Название это произошло от появившейся во 2-й половине ХVIII века драме Клингера «Sturm und Drang». В истории немецкой литературы им обозначается период с начала 70-х до конца 80-х годов XVIII века, период борьбы против устарелых литературных форм и устарелого содержания. –