В этой картине нет недостатка ни в единой черте типической судьбы пастушеских народов: чересчур часто они после ряда несчастных годов погибают; всегда в благоприятные времена растет их потребность в расширении пастбищных районов, и если такое расширение встречает препятствия со стороны чужих орд, то народы эти или истребляются в борьбе с теми, на кого они произвели нападение, или им приходится перейти к земледелию. Эти немногие черты, невзирая на большие, сложные и косвенные влияния, дают содержание историческим событиям целых столетий, может быть, даже тысячелетий, в течение которых совершились те народные переселении, отзвуком которых наполнена древнейшая известная нам история нашего народа.
На содержание кочевой семьи в далеких равнинах гористой Азии требуется и требовалось, при равенстве основных условий, в незапамятные времена стадо приблизительно в триста голов скота. Подобное стадо для своего прокормления требует в Туркестане или в Южной Сибири, а также к юго-востоку, в гористой области, не меньше шестой части географической квадратной мили. Стало быть, племя в 10 000 душ не может здесь просуществовать, не располагая областью протяжением от 200 до 300 квадратных миль, А каково же было его положение, когда оно вследствие благоприятных внешних условий в течение одного века удвоилось или утроилось? Земля не выносила уже тогда нового бремени и стала источником вечно повторяемых центробежных, все дальше и дальше разливающихся народных волн, которые оплодотворили и Азию, и Европу.
Но и в Европе, в далеких степных странах России, в болотистых и лесных пустынях западных гористых стран должны были иметь место аналогичные события, как только образовалось население с подобным образом жизни, будь это туземцы или переселенцы из Азии, все равно. Переселение народов, пробегая в своих великих размахах с востока на запад через Центральную Европу, до тех пор пока странствующие народы пребывали в пастушеском быту или занимались только грубым земледелием, должно было вызвать во всех отдельных районах этой части света сходные движения.
Это – такой факт, важность которого была уже прослежена величайшим историком древности в одной из европейских стран и вероятные подробности которого описаны были им в такой форме, которая и ныне еще служит образцом. Ясно, говорит Фукидид в начале своего исторического сочинения, что нынешняя Эллада не была заселенной прочно в первобытное время[18]. Напротив, в доисторическое время имели место многократные поселения: как только какую-нибудь общину стала преследовать превосходящая ее сила, она легко бросала свою оседлость. Естественно, что оставляли страну без затруднений, так как на ее почве потрачено было лишь столько сил, сколько необходимо было для обеспечения своего собственного существования; никто не думал о накоплении хозяйственного добра или о лучшей обработки земли; да такое стремление было бы бесцельно, так как не существовало никакой торговли, да и вообще не существовало безопасных взаимных сношений водным или сухим путем.
Как ни ярко описаны здесь мелкие особенности народных течений в их основных чертах, не следует забывать главного мотива всего движения – заботы о достаточном прокормлении. Только этой элементарной, в течение целых столетий однородно действующей причине века великих переселений могут быть обязаны теми необыкновенными следствиями равномерного прогресса и тем сходством (почти тождеством) отдельных событий, какие мы можем констатировать по исторически известным нам великим отрывкам отчетов об этих переселениях.
Здесь перед нами та самая стихийная сила, которая как раньше, в век самой низкой культуры, так и теперь, в период далеко ушедшего вперед развития, заставляет нас выходить за пределы привычного унаследованного существования. Ибо если мы оставим в стороне совершению различные способы переселений, то вряд ли найдем два крупных исторических события, которые представляли бы такие поучительные параллели, как народные течения в первобытное время и современные европейские переселения. В оба эти периода пищевая площадь на родине истощена до крайней степени, только механическим перенесением излишних народных сил в другие страны тогда и теперь устраняется опасность перенаселения. В оба периода событие сопровождается и облегчается некоторым презрением к индивидууму. В первобытное время личность вообще не признается: роды движутся, как замкнутые живые тела, как родовые индивидуальности. В Новейшее время, правда, отдельный человек экономически и социально предоставлен самому себе, он совершенно одинок. Вместе с тем становящееся все более и более тесным сожительство людей научило считаться с массами, и единичный человек, несмотря на всю гуманность века, является лишь частью массы. Все периоды великих переселений и колонизации должны считаться с некоторым презрением к индивидуализму, так как любое основание новой оседлости для народа требует неисчислимых человеческих жертв, о необходимости и полезности которых только позднейшие поколения в состоянии правильно судить.