История героя: Приквел
Глава 1, в которой происходят сразу три судьбоносные встречи
Тишину позднего времени прерывали лишь шаги ночного сторожа. Немолодой, аккуратно ступающий, он нес свои фонарь и гонг с привычной лёгкостью. Вот, приподняв медную тарелку гонга, он ударил в неё колотушкой, и ночную безмятежность городских улиц разорвал, вместе с протяжным звоном, его заунывный голос:
- Наступает час Тигра! Остерегайтесь воров и пожаров!
Никого не пробудил ото сна вопль сторожа - все жители древнего города, успевшего побывать столицей в давние времена, были привычны к подобному объявлению времени. Престарелого ночного обходчика слышали лишь те, кто не спал в этот поздний час. Как притаившийся в подворотне мальчик.
Он был бы и рад заснуть сейчас, но тянущее чувство голода, терзающее его внутренности, надёжно отогнало сон. Вчера ему сопутствовала удача - когда лоточник снял крышку с плетеной корзины, полной маньтоу, расхваливая свой товар перед покупателем, мальчик ловко схватил один из них, и был таков. Едва сдержавшись от того, чтобы не начать набивать брюхо на бегу, он тогда спрятался в пустынном закоулке, и вцепился в рисовую булку, как волк в горло своей добычи. Её сладость и мягкость показались ему райским наслаждением, а сытность позволила пережить вчерашний день.
Мальчик задумался, недовольно скривившись. Приходить в город было ошибкой. Стражники Лояна бдительны и многочисленны, что делает воровство много труднее. Попрошайничать мешают вездесущие члены Клана Нищих, не гнушающиеся отходить малолетнего конкурента палкой. Поначалу, он надеялся на городские мусорники, но жители Лояна оказались жадинами и чистюлями, выбрасывая лишь то, что и нищему было без надобности. В одном из пригородов он хотел было украсть несколько плодов локвы из обширного сада, но едва не лишился жизни - его затравили собаками.
Он поднялся, стоически игнорируя бурчание в животе, и двинулся в сторону городских ворот. Пора было попытать счастья на западе, в местах менее заселенных. В крайнем случае, рыба в реках и дикие фрукты со съедобными растениями были доступны каждому, и хотя мальчик не обладал навыками ни рыболова, ни знатока флоры, он надеялся на лучшее, намереваясь пересечь этот мост, когда придет к нему.
Мальчика звали Ван Фань, пусть он и был близок к тому, чтобы забыть это имя - давно уже к нему не обращались иначе как “вонючка”, “мусор”, или же, в лучшем случае, “мелкий”. Он давно был один - мать сгорела родами, пытаясь дать жизнь его брату, а отец вскоре после этого слег с болезнью, и долго не прожил. Соседи болтали о разном - те, что подобрее, судачили, что Ван-старший умер от горя. Злые языки других винили его пристрастие к горячительному. Именно соседи выставили маленького Фаня за дверь его собственного дома, сунув ему в руки связку монет - очень у многих из них сыскались денежные претензии к семейству Ван. Лишний рот же был никому не нужен.
Удачей было то, что Ван Фань смог не пропасть в те первые годы. Впрочем, нет - он выжил, скорее, своей звериной цепкостью, с которой держался за жизнь, и необычайным чутьем на опасность.
Ван Фань был худ и невысок ростом, даже для своего малого возраста. Можно было легко принять его за пятилетнего, пусть ему уже и шёл одиннадцатый год. Волосы почти не росли на его голове, лишь сиротливый клок едва прикрывал макушку. Впрочем, внешний вид был последним, что волновало мальчика. Одет он был в обноски не по возрасту, которыми повезло разжиться в Лояне - все же город был богаче деревни, где и такое рубище пошло бы в дело.
Но, несмотря на всю незавидность своего бытия, маленький Ван Фань находил в жизни моменты радости. Сейчас, меряя шагами дорогу, что выходила из западных ворот Лояна, он увлеченно любовался восходом, чье солнце цеплялось за колышущиеся верхушки бамбуковой рощи.
***
Шёл третий день путешествия Ван Фаня, путешествия, куда глаза глядят, и куда бог на душу положит. Настроение мальчика было приподнятым. Вчера, ему несказанно повезло - владелец маленькой придорожной чайной, заметив в кустах горящие голодом глаза Ван Фаня, примеривающегося, как бы безнаказанно стащить чего-нибудь съестного, не разразился ругательствами, не бросил в него палкой или камнем, и не спустил собак. Вместо этого, он снял с дымящейся пароварки свежайший, с пылу да с жару, баоцзы, и протянул его мальчику, добродушно усмехаясь в усы. Тот, не веря своей удаче, подошёл, и вцепился зубами в поданное, обжигаясь горячим рисовым хлебом и мясом. То, что после, держатель чайной отвел находящегося на седьмом небе от счастья Ван Фаня на кухню, к груде грязной посуды, вручил ему тряпку, и строго наказал все перемыть, было, по мнению юного бродяжки, на стоящей внимания мелочью. Его желудок приятно оттягивало лакомство из свежеиспеченного, нежнейшего рисового хлеба, и мелко нарубленного мяса, сдобренного пряностями и молодыми побегами бамбука.
Закончив с посудой, Ван Фань даже предложил доброжелательному хозяину чайной остаться у него на мелких работах, не прося в уплату ничего, кроме еды. Тот, все так же благосклонно усмехаясь, отказал ему. Этот пожилой мужчина - плосколицый, приземистый, с усами, растущими, забавным образом, над уголками его рта, - представился Чжан Эром, то есть, Чжаном Вторым, и поведал мальчику, что сегодня тот подменял его собственного приболевшего сына, того же возраста (он ошибся с возрастом Ван Фаня на добрые полдесятка лет), и что ещё один работник, даже столь нетребовательный, его чайной не по карману. Чжан Эр кормил своим промыслом себя, старую мать, жену, и сына, и места для Ван Фаня в этой дружной семье не нашлось бы. Тот, впрочем, не огорчился, тепло простившись с хозяином чайной, тем более, что тот одарил его в дорогу ещё одним горячим пончиком с бамбуково-мясной начинкой.
Сегодня же Ван Фань двигался по ещё одной роще бамбука, шелестящей в лёгком ветерке. Молодые ростки были по большести объедены здешними косулями, но кое-что осталось нетронутым, и сейчас мальчик увлеченно жевал один из них, пробираясь между зелёных трубчатых стволов. Его внимание привлекал некий необычный для дикой природы звук, все ещё слишком далекий, и заглушаемый шелестом и стуком рощи. Он настойчиво стремился к этому звуку, все не ослабевавшему, и не могущему принадлежать дикой природе, пусть он и вписывался в шумы ветра и растительности очень органично. Путь мальчика начал забирать в гору, но он не обратил на это большого внимания - в нем горел огонь любопытства, разожженный неведомым звуком, тянущим его к себе все сильнее. Даже когда пришлось опуститься на все четыре конечности, настолько крутым стал подъем, Ван Фань не отступился, цепляясь руками за пучки свежей травы и молодую бамбуковую поросль.
Его терпение в конце концов было вознаграждено. Он перевалил через край небольшого горного выступа, плоского, поросшего ровной, словно ковер, травой. Неведомый звук шел именно отсюда, и оказался музыкой.
Мелодия, не похожая ни на что из доселе слышанного Ван Фанем, захватила все его внимание. Музыка, плавная и текущая полноводной рекой, обрушилась на него, не сдерживаемая препятствиями в виде бамбуковых стволов и горного склона, и повлекла его за собой, вздымаясь волнами, извиваясь мелодичными переливами, и прерываясь внезапными аккордами, которые, словно речные пороги, заставляли ее размеренный ток вздыматься брызгами отрывистых звуков, добавляющих спокойному величию мелодии звонкого веселья.
Когда прекрасная музыка оборвалась, мальчик судорожно вдохнул, осознав только сейчас, что задерживал дыхание едва ли не все время, пока неведомая мелодия играла, и пораженно выдохнул, дивясь пережитому им необычайному опыту. Он не заметил, как подошел к самому источнику мелодии, и не разглядел его до самого ее конца, настолько полно его внимание было захвачено музыкой.
Музыкой, исходившей от простого вида циня - прямоугольного и покрытого коричневым лаком, - что лежал на плоском камне. Но вскоре, струны циня умолкли, оставленные пальцами игравшего на нем. Тот, юноша в темно-зеленом шелковом халате, с длинными волосами, подвязанными темно-зеленой же лентой, удивленно поглядел на стоящего совсем рядом мальчика. Стоя друг против друга, они выглядели бы, как изображение двух полных противоположностей. Щуплый, малорослый Ван Фань, грязный и оборванный, с нелепой прической в виде клока волос на макушке, не мог быть более непохожим на неизвестного музыканта. Тот, разодетый в дорогой шелк, статный и высокий, несмотря на заметную молодость, с породистым и приятным лицом, выглядел рядом с мальчиком, словно принц рядом с нищим. Но выражения лиц, несмотря на всю несхожесть облика, делали их похожими в этот миг – с обоих медленно сходила одухотворенная радость.