То же самое старецъ писалъ и къ самому вел. князю и первоназванному царю Василію Ивановичу.
«Стараго убо Рима Церковь пала невѣріемъ Аполлинаріевой ереси, второго Рима Константинова града Церковь агаряне сѣкирами и оскордами разсѣкоша. Сія же нынѣ третьяго новаго Рима державнаго твоего царствія Святая Соборная Апостольская Церковь во всей поднебесной паче солнца свѣтится.
«Вѣдай и внимай, благочестивый царь, что всѣ царства Православной Христіанской Вѣры снидошася въ твое единое царство; Единъ ты во всей поднебесной христіанамъ Царь». Эти самыя рѣчи потомъ въ 1589 г. повторены и въ рѣчи къ царю Ѳеодору Ив. отъ Константинопольскаго патріарха Іереміи при установленіи въ Россіи патріаршества [36].
Такимъ образомъ, идея о Третьемъ Римѣ въ Москвѣ не была праздною мыслью какихъ-либо досужихъ книжниковъ, но представляла крѣпкое убѣжденіе всего духовнаго чина Русской Церкви, и старецъ Филофей высказывалъ только укоренившееся уже въ сознаніи Русскаго высшаго духовенства мнѣніе о первенствѣ Русской Церкви во всемъ Восточномъ Православномъ мірѣ, именно по тому поводу, что Московскій Государь оставался единымъ державнымъ представителемъ въ Православномъ Христіанствѣ.
Послѣ того, какъ распространились такія мысли о Третьемъ Римѣ въ Москвѣ, явилась надобность доказать, что Третій Римъ-Москва и по своему зачалу не отдаляется отъ двухъ своихъ собратій, а точно также основанъ на пролитіи крови, о чемъ и толкуеть приведенное сказаніе о зачалѣ Московскаго Царства.
Уподобленiе шло дальше: Второй Римъ Царьградъ въ древнихъ писаніяхъ по своему мѣстоположенію нерѣдко прозывался Седмихолмнымъ и Седмихолмiемъ.
И по нашей лѣтописи извѣстно, какъ Царь Константинъ Великій сооружалъ Царьгородъ. Пришедши въ Византію, онъ увидѣлъ на томъ мѣстѣ седмь горъ; и повелѣлъ горы рыть, равнять мѣсто для будущаго города. Потомъ повелѣлъ размѣрить мѣстность не три угла, на всѣ стороны по семи верстъ. Во время работъ внезапно вышелъ изъ норы змій и поползъ по размѣренному мѣсту. Но въ тотъ же часъ съ высоты упалъ на змія орелъ, схватилъ его, полетѣлъ на высоту и исчезъ тамъ изъ глазъ на долгое время. Потомъ онъ упалъ вмѣстѣ со зміемъ на то же мѣсто— змій его одолѣлъ. Собравшіеся люди убили змѣя и освободили орла. Царь былъ въ великомъ ужасѣ передъ этимъ явленіемъ. Созвалъ книжниковъ и мудрецовъ и разсказалъ имъ явившееся знаменіе. Мудрецы, поразсудивши, объяснили царю, что эта мѣстность будущаго города назовется Седмохолмный и прославится и возвеличится во всей вселенной… Орелъ есть знаменіе христіанское, а змій знаменіе бесерменское; а что змій одолѣлъ орла — это значитъ, что бесерменство одолѣетъ христіанство; а что христіане змія убили, а орла освободили, это значитъ, что напослѣдокъ опять Христіанство одолѣетъ бесерменство и Седмохолмнаю возмутъ и въ немъ вцарятся.
Такъ былъ построенъ Новый (второй) Римъ. Онъ погибъ отъ бесерменства. Но явился Третій Римъ, который, по сказанію, какъ христіанская сила, необходимо долженъ побѣдить бесерменскую силу.
Объ этомъ сталъ мыслить и сталъ питать надежду, что такъ и совершится, почти весь угнетенный бесерменствомъ Христіанскій Востокъ, именно въ то время, когда сталъ усиливать свое могущество любезный намъ Третій Римъ. До нашихъ дней, замѣчаетъ лѣтописецъ ХVІ ст., Греки хвалятся государевымъ царствомъ благовѣрнаго царя Русскаго и надежду на Бога держатъ.
Въ томъ же Цареградѣ объявились сами собою предсказанія, что побѣду надъ бесерменствомъ исполнитъ никто иной, какъ именно русскiй родъ. Очень естественно, что нашъ лѣтописецъ воспользовался этими гаданіями цареградскихъ христіанъ и внесъ въ лѣтопись ихъ же свидѣтельство, что если исполнились предсказанія (Мефодія Патарскаго) о погибели Цареграда, то исполнится и послѣднее предсказаніе, какъ пишутъ, что «Русскій родъ Измаилита побѣдятъ и Седмохолмнаго пріимутъ и въ немъ вцарятся (П. С. Л. VIII, 126, 143. Никон. V, 222–227).
Таковы были ходячія легенды о Седмохолмномъ. Ясное дѣло, что по зтимъ легендамъ и Третьему Риму, славному городу Москвѣ, надо быть также Седмохолмному.
Топографическое расположеніе Москвы въ дѣйствительности представляетъ какъ бы очень холмистую мѣстность, гдѣ легко обозначить не только семъ, но и болѣе разнородныхъ холмовъ. Повидимому, эта мысль о семи московскихъ холмахъ уже ходила въ народѣ съ того времени, какъ было составлено приведенное выше сказаніе о Третьемъ Римѣ. Одинъ изъ иноземныхъ путешественниковъ въ Москву, Яковъ Рейтенфельсъ, еще въ семидесятыхъ годахъ ХVІІ ст. упоминаетъ уже о семи холмахъ и пишетъ, между прочимъ, что «Городъ (Москва) расположенъ на семи среднихъ по высотѣ холмахъ, кои тоже не мало способствуютъ наружной его красотѣ«. Другой путешественникъ Эрколе Зани (1672) тоже повѣствуетъ, что городъ «заключаетъ въ своей окружности семь холмовъ» [37].
Иностранцы едва ли могли сосчитать Московскіе холмы, не очень явственные и для тутошнихъ обывателей, а потому несомнѣнно они записали только ходячее свѣдѣніе у тогдашнихъ грамотныхъ Москвичей, которые очень хорошо знали свои урочищныя горы, напр., Красную горку возлѣ университета, Псковскую гору въ Зарядьѣ, Гостину гору у Николы Воробино, Лыщикову гору на Воронцовѣ, Вшивую при устьѣ Яузы и т. д. и по этимъ горамъ могли насчитать полныхъ семь горъ или семь холмовъ. Однако, намъ не встрѣтилось никакихъ указаній на такое старинное перечисленіе Московскихъ холмовъ.
Въ наше время толки о семи холмахъ особенно настойчиво были проводимы извѣстнымъ историкомъ Москвы Ив. М. Снегиревымъ.
Въ разысканіи московскихъ семи холмовъ принимали участіе естествоиспытатель Фишеръ фонъ-Вальдгеймъ, журналистъ Сенковскій, историкъ Погодинъ.
Вѣроятно, при содѣйствіи Снегирева естествоиспытатель Фишеръ въ мѣсторасположенiи города нашелъ именно семь холмовъ, маковицы которыхъ, т. е. самыя высокія мѣста, онъ указываетъ— для перваго холма колокольню Ивана Великаго. Другія маковицы находятся: для второго холма на Покровкѣ церковь Успенія Богоматери, для третьяго-Страстной монастырь, для четвертаго-Три горы, для пятаго-Вшивая горка; для шестого-Лафертово, т. е. Введенскія горы, и, наконецъ, для седьмого холма мѣстность отъ Нескучнаго до Воробьевыхъ горъ.
Погодинъ вмѣсто Трехъ Горъ указывалъ возвышенность отъ Самотеки и Трубы къ Сухаревой башнѣ. Сенковскій насчиталъ девять холмовъ, полагая Три Горы за три холма.
По мнѣнію Снегирева вообще «Москва составляетъ такую котловину, коей дно усѣяно холмами съ ихъ пригорками» [38].
Таковы новѣйшія сказанія собственно о мѣсторасположеніи Москвы. По этому поводу мы приводимъ здѣсь наши наблюденія, изложенныя въ критическомъ разборѣ сочиненія Снегирева по изданію г. Мартынова.
Москва, дѣйствительно, лежитъ «на горахъ и долинахъ», но эти горы и долины образовались собственно отъ потоковъ ея рѣкъ и рѣчекъ. Въ сущности же, въ общемъ очертаніи Москва, большею частію занимаеть ровную мѣстность, что замѣчали и иностранные путешественники еще въ XVI ст. Въ ея чертѣ нѣтъ даже такихъ переваловъ, какіе находятся, напр., въ ея ближайшихъ окрестностяхъ подъ именемъ «Поклонныхъ горъ». Горы и холмы Москвы суть высокіе берега ея рѣкъ; долины и болота— низменные, луговые ихъ берега; такимъ образомъ, эти горы будуть горами только въ относительномъ смыслѣ. Кремль — гора въ отношеніи къ Замоскворѣчью, такъ какъ мѣстность Ильинки или Варварки — гора въ отношеніи къ низменному Зарядью; Маросейка въ отношеніи къ Солянкѣ (Кулижкамъ); но и Кремль, и Ильинка, и Маросейка суть ровныя мѣста въ отношеніи къ Срѣтенкѣ, Мясницкой и т. д. Потокъ Москвы-рѣки, какъ и всѣхъ почти мелкихъ рѣкъ Московской области, въ своемъ извилистомъ теченiи, безпрестанно поворачивая въ разныхъ направленіяхъ, образуеть почти при каждомъ болѣе или менѣе значительномъ поворотѣ обширные луга, долины, которые нерѣдко своимъ общимъ видомъ, окруженные высокими берегами, представляютъ дѣйствительныя котловины. Въ отношеніи такихъ-то котловинъ высокіе берега, разумѣется, становятся горами.
Мѣсторасположеніе Москвы и состоитъ изъ такихъ горъ и долинъ; въ этомъ и заключается общая характеристика ея топографіи, но это же самое не даетъ точнаго основанія представлять мѣстность Москвы «котловиною, усѣянною на ея днѣ холмами».
36
Правосл. Собесѣдникъ 1861 г. ч. II, 82, 90, 91, 96 и 1863 г. ч. I, стр. 344. Собр. Г. Гр. II, 95.