Чудотворная икона своимъ переселеніемъ въ Москву освятила политическую твердыню города.
Отъ Тохтамыша до пришествія Тамерлана прошло ровно 13 лѣтъ (1382–1395) и вотъ опять еще ровно черезъ 13 лѣтъ отъ прихода Тамерлана по повелѣнію царя Булата подъ Москвою явился въ 1408 г. новый Татаринъ, Едигей, со множествомъ войска, съ Ордынскими царевичами и прочими князьями. Это было въ зимнюю пору, 1 декабря, какъ случилось и первоначальное Батыево нашествіе. Москва не ожидала такой зимней грозы. Татаринъ устроилъ свой станъ въ селѣ Коломенскомъ и распустилъ полки на грабежъ по всѣмъ городамъ Московскаго Княжества, приказавъ и Тверскому князю идти къ Москвѣ «съ пушками, тюфяками, самострѣлами, со всѣми сосудами градобойными», чтобы до основанія разбить и разорить городъ Москву. Однако Тверской князь, соблюдая договоры съ Московскимъ, по отзыву лѣтописца, сотворилъ премудро, вышелъ съ малою дружиною да отъ Клина и воротился назадъ, угождая и нашимъ и вашимъ, и Москвѣ и Едигею.
Почти всѣ обстоятельства повторились, какъ было въ приходъ Тохтамыша. Вел. князь, услыхавъ объ опасности, ушелъ къ Костромѣ собирать ратныхъ. Въ осаду сѣлъ Храбрый Владиміръ Андреевичъ съ племянниками, а съ нимъ многое множество тмочисленно сбѣжавшагося со всѣхъ сторонъ народа, «ради твердости града», ради каменныхъ его стѣнъ. Опять былъ выжженъ посадъ вокругъ города самими посадскими. Хорошо помня Тохтамышевъ разгромъ, всѣ были въ великомъ страхѣ и отчаяніи и попрежнему, надѣясь только на милосердіе Божіе, молились и постились. А Едигей собирался и зимовать подъ городомъ, пока не возьметъ и не разорить его. Готовя свирѣпую осаду, ожидая Тверской помощи, Едигей пока не приступалъ къ городу, а стоялъ все время въ Коломенскомъ, цѣлыя три недѣли. Но милосердіемъ божiимъ и молитвами Чуд. Петра грозныя обстоятельства перемѣнились. Въ то самое время въ самой Ордѣ настала усобица и по повелѣнію царя Едигей долженъ былъ немедленно возвратиться съ полками въ Орду. Тая отъ осажденныхъ это обстоятельство, Едигей запросилъ у нихъ, что если дадутъ ему окупъ, тогда онъ и уйдетъ отъ города. Для осажденныхъ это было Божіе помилованіе. Они собрали казну и отдали Татарину, вѣроятно по его запросу, 3000 р.
20 декабря, на память преставленія св. Чуд. Петра, Едигей. стоявши подъ городомъ цѣлый мѣсяцъ, ушелъ со всѣми своими силами, везя за собою награбленное добро и ведя плѣнныхъ тысячами. Жалостно было видѣтъ, говоритъ лѣтописецъ, и достойно многихъ слезъ, какъ одинъ Татаринъ велъ по 40 человѣкъ плѣнныхъ, крѣпко привязанпыхъ гуськомъ другъ къ другу.
Но еще жалостнѣе было разгадывать, какъ это нашествіе по всѣмъ видимостямъ было устроено крамолою Московскаго боярства противъ вел. князя, т.-е. противъ коренной Московской идеи тѣснаго государственнаго единенія. Московская область по этой крамолѣ была опустошена Едигеевыми полками отъ Рязанскихъ предѣловъ до Галича и Бѣлоозера, «бысть тогда во всей Русской Землѣ всѣмъ христіаномъ туга велика и плачъ неутѣшимъ и рыданіе и кричаніе, вся бо Земля плѣнена бысть»…
Какъ упомянуто, Едигей ушелъ оть города 20 декабря, наканунѣ празднованія св. Петру митрополиту въ память его преставленія. Благочистивые москвичи не могли не видѣть этой особенной благодати Божіей, избавившей ихъ отъ конечной бѣды именно молитвами Святого Чудотворца, еще при жизни своей превозлюбившаго Москву паче всѣхъ другихъ городовъ и съ того времени во всѣхъ Московскихъ дѣлахъ и бѣдствіяхъ подававшаго городу молебное заступленіе и охраненіе. Въ Московской исторіи не мало было случаевъ, гдѣ чудесная таинственная помощь святителя Петра съ очевидностью подтверждала и укрѣпляла эту искреннюю вѣру Московскаго народа.
Какъ великій Христовъ мученикъ Димитрій, замѣчаеть лѣтописецъ, избавлялъ многажды градъ свой Солунь отъ нашествія Срацинъ, такъ и сему граду Москвѣ и людямъ, въ немъ живущимъ, далъ Богъ Чуднаго Святителя, могущаго заступати и спасати отъ преходящихъ золъ.
Едигей съ дороги прислалъ великому князю письмо-замѣчательнѣйшій памятникъ, ярко рисующій тогдашнія внутреннія дѣла Москвы, именно отношенія прежде столько славнаго Московскаго боярства, всегда единодушнаго, а теперь раздѣлившагося въ своихъ интересахъ на двѣ стороны, по той причинѣ, что стала дѣлиться на части и Великокняжеская семья. Старые бояре негодовали на молодыхъ любимцевъ вел. князя, занявшихъ передовыя мѣста на его лавкахъ.
Татаринъ съ большимъ выговоромъ писалъ, что въ Москвѣ теперь дѣлается не такъ, какъ было прежде. «Спросилъ бы тыобъ этомъ, писалъ онъ вел. князю, своихъ старыхъ бояръ, какое добро Ордѣ было при нихъ. Добрые были нравы, и добрыя дѣла, и добрая дума была къ Ордѣ. А нынче ты старыхъ не слушаешь. Съ молодыми засѣлъ и изъ ихъ думы, изъ ихъ совѣта и изъ ихъ слова не выступаешь. Вотъ уже третій царь сидитъ въ Ордѣ на царствѣ, а ты ни къ которому не бывалъ, ни сына, ни брата, ни старѣйшихъ бояръ не присылалъ. Доброе ли дѣло ты такъ дѣлаешь? Надъ такимъ улусомъ старѣйшій ты Великій Князь, а всѣ дѣла твои не добры. Впередъ того не дѣлай. Собралъ бы ты старѣйшихъ бояръ и старцевъ Земскихъ и думалъ бы съ ними добрую думу о старой пошлинѣ, чтобы твоимъ крестьянамъ въ твоей державѣ не погибнуть до конца».
При этомъ Едигей наименовалъ нѣкоторыхъ бояръ, кого слѣдовало слушаться и которые по всему вѣроятію заявляли въ Ордѣ свои жалобы на новые порядки. Это были бояре Илья Ивановичъ, Петръ Константиновичъ, Иванъ Никитичъ.
Здѣсь скрывался уже зародышъ будущихъ смуть и усобицъ, выпадавшихъ на долю несчастнаго сына Вас. Дм., Василья Васильевича Темнаго, противъ котораго и дѣйствовали нѣкоторые изъ упомянутыхъ Едигеемъ бояръ.
Началась и въ Москвѣ, какъ бывало въ Кіевѣ, домашняя усобица дяди съ племянникомъ, а потомъ племянника съ двоюродными братьями. Началась она въ тотъ же день, какъ померъ вел. князь Василій Дмитріевичъ, и продолжалась съ мирными перерывами, съ переходомъ побѣды или пораженія то на ту, то на другую сторону, въ теченіи цѣлыхъ 27 лѣтъ (1425–1452). Въ то же время и татары не спали и внезапными набѣгами на Москву грозно напоминали свое разбойное владычество.
Во время этой усобицы, въ 1439 году, въ пятницу, 3 іюля, внезапно пришелъ къ Москвѣ Ордынскій царь Махметъ. Гонимый отъ Орды своимъ братомъ, онъ пришелъ на Русь и поселился въ Бѣлевѣ. Вел. князь выслаль на него большую рать, предводимую двумя Юрьевичами. Рать сначала одолѣла Татаръ, а потомъ была побита. Мстя такую встрѣчу, Махметъ появился у стѣнъ города. Вел. князь не успѣлъ собрать войско и удалился на Волгу, а въ городѣ въ осаду посадилъ князя Юрья Патрикѣевича съ безчисленнымъ множествомъ народа. Царь пожегъ посады, стоялъ подъ городомъ 10 дней, взять его не могъ и ушелъ домой, опустошивъ по пути Коломну.
Въ 1445 г. тотъ же Махметъ, теперь царь Казанскій, съ двумя сыновьями, побуждаемый Дм. Шемякою, сталъ опять воевать изъ Нижняго къ Мурому. Вел. князь вышелъ противъ него. Услыхавши объ этомъ, царь воротился въ Нижній, но потомъ выслалъ на вел. князя своихъ двухъ сыновей. Вел. князь снова долженъ былъ идти въ походъ на этотъ разъ съ малымъ числомъ войска, вслѣдствіе чего и случился несчастный бой подъ Суздалемъ, у Ефимьева монастыря, на которомъ самъ вел. князь попался въ плѣнъ, потому что бился добрѣ мужественно, весь былъ израненъ. Это случилось въ среду 7 іюля. Татары привели его въ монастырь, сняли съ него кресты-тѣльники и послали ихъ въ Москву къ матери вел. князя, Софьѣ, и къ его женѣ, Марьѣ.
Татаринъ Ачисанъ привезъ эти кресты; плачъ великіи и многое рыданіе разнеслось по всему городу. Въ страхѣ Москвичи сѣли въ осаду, ожидая и къ Москвѣ скораго прихода Татаръ. Попрежнему въ городъ собралось множество и изъ другихъ городовъ, кого только застала здѣсь недобрая вѣсть.
Къ этому несчастію присоединилось еще другое. Ровно черезъ недѣлю по плѣненіи вел. князя, въ среду же, 14 іюля, въ ночь загорѣлось внутри города (Кремля) и выгорѣло дерево все, такъ что и церкви каменныя распались, и стѣны каменныя упали во многихъ мѣстахъ. Людей погорѣло великое множество, потому что здѣсь огонь, а изъ заградія боялись Татаръ и никто не зналъ куда дѣваться. Казны многія выгорѣли и всякаго товара безчисленно. Вел. княгини и съ дѣтьми, въ числѣ которыхъ былъ и пятилѣтнiй Иванъ Васил., а также и съ боярами своими успѣли уйти къ Ростову. Горожане остались опять, какъ овцы безъ пастыря, въ великомъ волненіи и страхѣ; какъ и при Тохтамышѣ, чернь попрежнему завладѣла положеніемъ и стала укрѣплять городъ, сколько было возможно, начавъ устроивать городовыя ворота. «А кто хотѣлъ бѣжать изъ города, тѣхъ стали хватать, бить, ковать». Такимъ порядкомъ и утихло волненіе. Всѣ сообща начали городъ крѣпить и всякій пристрой готовить. Шемяка тор-жествовалъ, тѣмъ болѣе, что царь прислалъ къ нему своего посла съ радостною вѣстью, что вел. князь плѣненъ. Шемяка отпустилъ посла со всѣмъ лихомъ на вел. князя, чтобы не быть ему на Великомъ Княженіи.