Итак, с одной стороны, мнение о крайней примитивности общества баконго, где нет якобы ни поземельных прав, ни соответствующего им поземельного обложения; с другой — мнение о достаточно высоком уровне развития общества баконго, так что современные европейцы могли (и делали это) сопоставлять его с европейским обществом XV—XVI вв. Кто из ученых прав? Где лежит истина? Каждый из цитированных нами исследователей опирался на определенную совокупность фактов, интерпретируя их, однако, очень произвольно. Отметим, что существует много причин для такого широкого толкования истории Конго. Одна из важнейших — особый характер наших источников. Прежде всего мы здесь сталкиваемся с относительным обилием (в сравнении, конечно, с другими африканскими странами!) информации, но исходящей от европейцев-наблюдателей. Европейцы, как правило, подходили в оценке общества баконго, отправляясь от привычных им норм и представлений позднего европейского средневековья. Можно ли, как это делает Симар, почти ставить знак равенства между общественными отношениями Португалии XV—XVII вв. и общественными отношениями в Конго? Полагаем, что нет! А между тем даже самые внимательные наблюдатели, такие, как Джироламо да Монтесарчио, Кадорнега и др., подмечая иной раз черты неповторимого своеобразия в организации баконго, неизбежно пытались их втиснуть в рамки привычного. Точно следуя за авторами «Сообщений», исследователь может проглядеть нечто очень важное, отличающее общество баконго от современного этим авторам европейского общества. Вместе с тем и очень точное описание жизни знати, а главным образом их крещеных королей, в быту которых было достаточно сильно европейское влияние, создает неожиданные трудности для исследователя: Ой зачастую стоит перед почти полной невозможностью отделить эти внешние формы от их содержания. Наконец, последнее и самое важное: особый характер наших источников не позволяет нам проследить развитие общества баконго; не дает нам возможности уяснить, что и как изменялось в этом обществе на протяжении тех столетий, историю которых мы изучаем.
Несомненно одно: в конце XV в. португальцы познакомились в Конго с обществом, уже пережившим период доклассового строя, с обществом, в котором классовые противоречия настоятельно потребовали создания государства как «аппарата насилия одного класса над другим». К этой мысли нас непосредственно подводит анализ форм государственного устройства.
Характерно, что предания относят возникновение государства Конго и его расцвет ко времени, предшествовавшему приходу португальцев в страну. Стало быть, источники XVI—XVII вв. рисуют нам классовое общество баконго, прошедшее уже многовековой путь развития. Однако ответить на вопрос, каков был этот путь,— дело совсем не простое. Обычно анализ общественных отношений в классовых формациях легче всего начинать с анализа классовой структуры. Деление на классы или сословия, связанные с определенными формами собственности на средства производства, — наиболее зримое, лежащее на поверхности явлений выражение внутренних процессов. При изучении общества баконго такой путь отпадает: анализ классовой структуры здесь осложняется нечеткостью, размытостью границ между общественными группами. В основе этого явления лежит живучесть институтов родо-племенного строя. Нам придется вернуться к этому вопросу особо. Здесь же отметим, что поразительная живучесть этих институтов, начиная -с периода становления классового общества и на протяжении многих веков, вплоть до самого недавнего прошлого, когда в стране баконго появляются отчетливые ростки капиталистических отношений, составляет одну из наиболее своеобразных и характерных черт развития общественных отношений не только в изучаемой нами стране, но и вообще у всех народов Африки к югу от Сахары.
Тем не менее в обществе баконго в изучаемое нами время можно более или менее отчетливо выделить три общественные группы: знать, простой народ и рабы. Европейцы-наблюдатели пытались как-то охарактеризовать каждую из этих групп. Так, Брас Корреа, один из португальцев, проведших всю жизнь на службе у королей Конго, в начале XVII в. писал, что «король повелел созвать на 10 сентября народ, с приказом явиться одетыми в праздничные одежды и грандам, и знати, и плебеям»1212. Характерно при этом, что и Брас Корреа и другие авторы не включают рабов в состав народа баконго; они стояли особняком в обществе.
Итак, Брас Корреа делит народ Конто на три группы: вельмож, рядовую знать и простолюдинов. Кавацци же считает, что свободное население включает две группы: «Мунеси-конги называют горожан-негров города Конго; и мобати — тех, кто живет в деревне и которых рассматривают лишь как простых крестьян»1213. Мунеси-конги бесконечно презирают какую бы то ни было работу, проводят жизнь в праздности. За них по дому и хозяйству все делают их рабы. Лишь некоторые из мунеси-конги занимаются почетными ремеслами, например производством гканей «импульчи» или циновок, работами -по дереву и пр. Но и они всю черную работу перекладывают на плечи рабов1214. Можно предположить, что словом мунеси-конги Кавацци называл все население столицы (исключая, конечно, рабов). Так ли это? По-видимому, здесь допущена неточность. Среди жителей столицы были и «плебеи». Однако тут встает новый вопрос: если занятия ремеслами являлись привилегией знати, то каковы были занятия простого народа? По материалам, собранным Даппером, горожане посвящают себя преимущественно торговле, причем главное место здесь занимает работорговля1215. И здесь названо такое занятие, которому простой человек не может себя посвятить и в силу положения и в силу недостатка средств. С другой стороны, термином мунеси-конги опять-таки не исчерпывается и представление о всей знати государства Конго: в каждой провинции был свой центр, свой двор, вокруг которого группировалась знать.