Союзная дипломатия так же, как и вожди русской буржуазии, считала, что только государственный переворот может предупредить революцию и "спасти" Россию.
Английский посол Джордж Бьюкенен в своих воспоминаниях признается, что заговорщики обсуждали у него в посольстве вопрос о перевороте. "Дворцовый переворот, - пишет он в своих мемуарах, - обсуждался открыто, и за обедом в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, сообщил мне, что вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты император и императрица или только последняя"[111].
Так выглядел заговор дворянско-буржуазиых верхов. Достаточно этого признания Бьюкенена, чтобы считать доказанным не просто его осведомленность, но и участие в этом заговоре. Несомненно, что посол союзной державы, осведомленный о возможности убийства императора, при котором он представлял своего короля, и покрывающий заговорщиков, являлся участником заговора. Бьюкенен откровенно рассказывает, что "русский друг, который был впоследствии членом Временного правительства, известил его о готовящемся перед пасхой перевороте"[112].
Два заговора - оба с целью предупредить революцию - созрели; участники их спешили выполнить свои планы без помощи масс и до того, как разберется во всей этой политике народ. Но революция опередила и удар самодержавия и дворцовый переворот: пока буржуазия и самодержавие возились друг с другом, на улицу против них вышли рабочие и крестьяне, ненавидевшие и буржуазию и царизм.
После забастовочной волны октября 1916 года в рабочем движении наступило некоторое затишье, но ниже 40 тысяч бастующих стачка не спускалась ни в ноябре, ни в декабре. Резкий подъем начался в 1917 году. Суровая зима принесла рабочим и трудящимся новые лишения. Подвоз хлеба в Петроград и Москву почти совершенно прекратился. Цены на предметы широкого потребления быстро прыгнули вверх. В очередях участились выступления протеста. Уже не раз громили булочные. При этом особую активность проявляли женщины. Охранка отмечала в своих январских донесениях министру: "Матери семей, изнуренные бесконечным стоянием в хвостах у лавок, исстрадавшиеся при виде своих полуголодных и больных детей, пожалуй, сейчас гораздо ближе к революции, чем господа Милюковы, Родичевы и К°, и, конечно, они гораздо опаснее, так как представляют собой тот склад горючего материала, для которого достаточно одной искры, чтобы вспыхнул пожар"[113].
В январе стачки начались 9-го, в день годовщины расстрела рабочей демонстрации в 1905 году. Накануне Петербургский комитет большевиков призывал рабочих выступить с антивоенными демонстрациями. Бюро Центрального комитета большевиков дало такую же директиву в Москву. 9 января на многих фабриках и заводах рабочие организовали митинги. На улицу вышли с красными флагами. В Выборгском и Нарвском районах в Петрограде не работали почти все предприятия. Демонстрации рабочих произошли кроме Петрограда в Москве, Баку, Нижнем Новгороде. В Москве бастовала треть рабочих. Московский комитет большевиков организовал двухтысячную демонстрацию на Тверском бульваре, но конная полиция разогнала собравшихся. К 3 часам дня группа рабочих появилась на Театральной площади с красными знаменами и лозунгами на них: "Долой войну!" Демонстрация вскоре разрослась до тысячи человек и двинулась к Охотному ряду. Прискакала конная полиция и врезалась в толпу с обнаженными саблями. Полиция всюду жестоко расправлялась с забастовщиками. Были произведены аресты. Много рабочих отправили к воинскому начальнику. Но через несколько дней стачки вновь вспыхнули. За январь месяц всего по всей стране бастовало свыше 200 тысяч рабочих - таких стачек не было за все время войны. В столицах создалось крайне напряженное положение. Города были полны слухов. Обыватели заготовляли продукты на случай прекращения движения. "Идея всеобщей стачки, - доносила полиция, - со дня на день приобретает новых сторонников и становится популярной, какой она была и в 1905 году"[114].