Добросовестность Геродота как наблюдателя доказывается прежде всего такими случаями, когда он заносит в свой труд показания, на его взгляд, неверные, которые в новые времена подтвердились географическими, историческими и этнографическими изысканиями. Геродот, например, не верил тому, будто финикийцы во время плавания вокруг Африки видели солнце с правой стороны (IV, 42) [60], а между тем это было именно так.
Странным представлялся Геродоту ликийский обычай матриархата (I, 173), но он внимательно наблюдал и обстоятельно записал его: "Ликийцы называют себя по матери, а не по отцу. Если кто спросит соседа об его происхождении, тот сообщает ему родословную с материнской стороны и перечисляет матерей своей матери; и если женщина-гражданка сочетается браком с рабом, то дети признаются благороднорожденными; если же мужчина-гражданин, хотя бы самый знатный между ними, возьмет в жены чужеземку или наложницу [т. е. рабыню], то дети их не имеют прав гражданства". Многие сообщения Геродота о скифах, о свайных постройках пеонов (V, 16), о колониях финикийцев подтверждаются раскопками и эпиграфическими данными; равным образом, многие сообщения его подтверждаются новыми данными в области изучения египетских и ассирийских памятников.
Желание Геродота не вводить читателя в заблуждение относительно правдивости сообщаемых им известий видно из того, что он сам предупреждает о разной степени достоверности фактов, о которых он говорит. Он указывает, что источники передаваемых им известий были различны, а именно: личное наблюдение (ὄψις)" умозаключение (γνώμη), изыскания при помощи расспросов (ίστορίη) и, наконец, передача со слов других (κατὰ τὰ ἤκουον) (II, 99). Впрочем, он не держится строго правила различать эти источники.
Не один раз Геродот замечает, что он передает только слышанное, нисколько не обязывая ни себя, ни читателя принимать подобного рода известия на веру. "Я обязан, — говорит он, — передавать то, что говорят, но вовсе не обязан верить этому, и это замечание мое касается всего моего повествования" (VIII, 152). В другом месте он заявляет: "Действительно ли это так, я не знаю, а пишу, что рассказывают" (IV, 195). Почти то же он повторяет и еще в одном месте: "Пускай принимает рассказы египтян тот, кому они кажутся вероятными, а я во всем своем повествовании держусь правила писать то, что каждый рассказывает" (II, 123).
При оценке исторических событий, особенно при определении их причин, Геродоту иногда мешала его религиозная теория о вмешательстве божества или судьбы в человеческую жизнь и о возмездии за преступления. Вместо того, чтобы исследовать внутреннюю связь событий, он объясняет их иногда сверхъестественными причинами. Так, например, спартанцы считали, что царь Клеомен вследствие общения со скифами сделался горьким пьяницей и от этого сошел с ума. "Так рассказывают спартанцы о случае с Клеоменом, — возражает Геродот, — мне же кажется, что Клеомен понес в этом наказание за Демарата: именно, по мнению большинства эллинов, Клеомен погиб за то, что внушил Пифии возвести на Демарата напраслину" (VI, 75, 84) [61].
Такое истолкование событий Геродотом объясняется тем, что в древнегреческом обществе были распространены теолого-моралистические воззрения, и представители литературы освещали исторические события под влиянием этих воззрений. В изысканиях Геродота об иноземных странах достоверности его суждений препятствовало, кроме того, и незнание им иностранных языков (персидского, египетского и др.), из-за чего он должен был полагаться в своих сообщениях на проводников или переводчиков, делаться жертвою их невежества или обмана.
В истории греко-персидских войн та устная традиция, которая давала Геродоту главный материал, была тоже источником далеко не совершенным. На эту традицию влияло желание рассказчиков представить прошлое в возможно более величественном и славном виде, преувеличить размеры борьбы, затушевать все, что могло опорочить греков. Влияли на нее и местные симпатии и антипатии, раздоры греческих государств между собою, наконец, любовь ко всему анекдотическому. Помимо всего этого, традиция должна была подвергнуться значительному изменению в течение приблизительно полувека, протекшего со времени отражения персов, до времени, когда Геродот составил свою "Историю".
60
Геродоту, не имевшему понятия ни об экваторе, ни об эклиптике, такое сообщение, естественно, должно было показаться неправдоподобным. А между тем финикияне, огибая южную оконечность Африки в направлении от востока к западу, могли видеть солнце только на севере, т. е. с правой стороны.
61
Эти же религиозные убеждения автора оказывали иногда влияние на включение им в «Историю» эпизодов, не имеющих непосредственного отношения к теме, но иллюстрирующих его теорию конкретными примерами. Таковы, например, эпизоды об Арионе (I, 23), о Солоне и Крезе (I, 29–33), о Поликрате (III, 39–43) и др.