В одном месте Геродот ясно намекает на то, что сведениями своими о скифах и Скифии он обязан больше всего жителям Ольвии и других эллинских городов на Понте (IV, 24), а в другом месте замечает, что об Анахарсисе слышал сам от Тимна, доверенного царя Арианита (IV, 76). Описание Гилеи, лесной области в нижнем течении Днепра (IV, 18, 76), могло быть сделано только очевидцем[65].
Описание Геродотом Скифии доказывает не только меткость наблюдений самого автора, но и достоверность весьма значительной части известий, сообщаемых им со слов других лиц, о местностях, которых он сам не мог посетить.
Сообщения Геродота об устройстве могил скифских царей, о погребальных и поминальных обрядах скифов, о военных и других обычаях почти целиком подтверждаются археологическими разысканиями и этнографическими аналогиями.
Ввиду всего этого опытные археологи, историки и литературоведы всегда признавали посещение Геродотом Скифии за неоспоримый факт. Что же касается изложения Геродота и описания мест, которые он посещал, то, как говорит историк И. Е. Забелин, "его рассказы дышат необыкновенною простотою и правдою и вместе с тем так живо изображают и природу страны, и людей с их нравами, обычаями и делами, что все это в действительности представляется, как будто сам живешь в то время и в той земле и с теми самыми людьми" [66].
Самый выбор темы для повествования показывает, что Геродот был крупным мастером. В то время как современники Геродота, Гелланик Митиленский (см. гл. I) и Антиох Сиракузский, следуя традиционным приемам логографов, сосредоточивают все свое внимание на мифических преданиях об основании отдельных греческих общин или на генеалогиях, Геродот, совершенно необычно для того времени[67], задумывается над событиями недавнего прошлого, без сомнения, поразившими всех его современников как обширностью размеров, которые они приняли, так и теми последствиями, которыми ознаменовались они для всей Эллады [68]. Однако, выбирая для своего повествования события уже не местного, а общего интереса — борьбу всех эллинов с персами, Геродот сумел понять, что и эти войны, несмотря на свои размеры, все-таки имеют преходящее значение, что на них следует смотреть как на отдельные эпизоды исконной вражды между Востоком и Западом, между деспотизмом и свободой, — вражды, которая не кончилась и этой кровопролитной борьбой. Он постарался проникнуть даже до мифологических оснований этой вражды, но только, в противоположность логографам, не стал долго останавливаться на мифических воспоминаниях о ней. Уже с главы V он подходит к эпохе Креза, почти совершенно исторической, и если впоследствии ему приходится иногда восходить к мифическим временам, то он делает это только в форме отдельных занимательных для читателя эпизодов, которые, однако, на общий ход его повествования никакого влияния не оказывают.
Одним из главных достоинств всякого художественного произведения является единство плана. "История" Геродота вполне удовлетворяет этому требованию. Как уже сказано выше, "История", несмотря на многочисленные вставные эпизоды, написана по глубоко продуманному плану: в основу плана положена идея об исконной вражде между эллинами и восточными народами. Читатель чувствует, что он имеет дело не с сочинениями логографов, которые дробили свой рассказ на множество мелких эпизодов, совершенно не связанных друг с другом, но с произведением историка, имеющего в виду цельность изложения и передающего события в последовательном, историческом их развитии. Правда, связь между отдельными эпизодами у Геродота иногда очень слаба и прихотлива, но не прерывается нигде.
65
Эта местность находилась на морском берегу и простиралась от реки Борисфена (Днепра) до Гипакириса, т. е. до нынешнего Каркинитского залива. Северную границу Гилеи нельзя определить в точности; во всяком случае она могла находиться не далее, как в двух–трех днях пути по левому берегу Борисфена. Теперь эта местность представляет голую степь, хотя сохранилось предание о лесах, некогда там существовавших.
67
Насколько темы логографов были обычны и во времена Геродота (или даже позднее), можно судить по тому, что рассказывает софист Гиппий у Платона о своих лекциях в Спарте: «С особенным удовольствием слушают они [спартанцы] о родословиях героев и людей, о колониях, как основывались первоначально города, и вообще обо всей древней истории, так что из-за [спартанцев] я принужден изучить и исследовать все подобное» («Гиппий Большой», 285D).
68
Однако Геродота едва ли можно назвать вполне новатором в этом случае: идея ввести в литературу события недавнего прошлого была уже применена в области трагедии Фринихом («Взятие Милета») и Эсхилом («Персы»).