Речи у Фукидида
Различные доводы pro и contra противопоставляются друг другу в речах, которые Фукидид вкладывает в уста политических деятелей. Эти речи не соответствуют исторической действительности. Он сам предупреждает читателя об этом: «Что
касается речей, произнесенных отдельными лицами или в пору приготовления к войне или во время уже самой войны, то для меня трудно было запомнить сказанное в этих речах со всею точностью, — как то, что я слышал сам, так и то, что передавали мне с разных сторон другие. Речи составлены у меня так, как, по моему мнению, каждый оратор, сообразуясь всегда с обстоятельствами данного момента, скорее всего мог говорить о настоящем положении дел, причем я держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного» (I, 22). Таким образом, Фукидид никого не вводит в заблуждение.
Речи Фукидида построены по всем правилам античной риторики: вступление, изложение с расчленением и краткий вывод. Иногда речи Фукидида принимают форму диалога, участники которого высказывают противоположные точки зрения (прообразом их являются отчасти судебные речи, отчасти аттическая трагедия). Речи играют большую роль в структуре труда Фукидида. Как мы видели, повествование ведется у него по сезонам, что препятствует выводам и обобщениям хода исторического процесса. Эти выводы и обобщения он делает часто в речах.
Самое представление об общих принципах или общих законах исторического развития Фукидиду совершенно чуждо 9. Правда, у него можно найти несколько мест, говорящих о повторяемости исторических явлений, например, I, 22, 4: «Мое изложение сочтут достаточно полезным все те, которые пожелают иметь ясное представление о минувшем, могущем по свойству человеческой природы повториться когда-либо в будущем в том же самом или подобном виде»; именно поэтому он и считает свой труд «приобретением, которое будет иметь значение во все времена». Но что значит: «по свойству человеческой
природы»? Ответ на этот вопрос мы находим в рассказе о кер-кирских событиях, где, описав невероятное падение нравов, жестокость и вероломство во время революции в Керкире, он прибавляет (III, 82, 2): «Вследствие междоусобиц множество тяж
ких бед обрушилось на государства, бед, какие бывают и будут всегда, пока человеческая природа остается тою же... Война, лишив людей житейских удобств в повседневной жизни, оказывается насильственной наставницей и делает страсти большинства людей столь же жестокими, как окружающая их обстановка». Иными словами, война сбрасывает все наносное и дает возможность выявиться внутренней, истинной, звериной сущности большинства человечества: «Не мы первые ввели та
кой порядок, а он существует искони,— именно, что более слабый укрощается более сильным» (I, 76, 2). «Относительно богов мы это предполагаем, относительно людей же знаем наверное, что повсюду, где люди имеют силу, они властвуют по непреложному велению природы. Не мы установили этот закон, не мы первые применили его; мы получили его готовым и сохраним на будущее время, так как он будет существовать вечно» (V, 105, 2). Поэтому удерживать подчиненных в повиновении
может не справедливое управление, а только страх (III, 37).
Человек («в подавляющем большинстве», hoi polloi) по натуре — зверь; культура и блага мирной жизни только отодвигают на задний план и затушевывают эту его сущность. При соответствующих условиях эта сущность всегда проявится, каждый будет стремиться захватить ценой любой жестокости и вероломства все, что он сможет. Всегда будет так, что сильные, применяя насилие, будут господствовать над слабыми.
Эта психологическая черта человека проявлялась и будет проявляться во все эпохи, и к этому только и сводится общий закон исторического развития, устанавливаемый Фукидидом.
Утверждение некоторых ученых (напр. В. П. Бузескула), будто Фукидида характеризует некий «экономический материализм», неверно. См.: Лурье С. Я. Очерки по истории античной науки. М., 1947. С. 306.
Фукидид, конечно, хотел бы, чтобы на свете все было иначе, чтобы люди руководствовались принципами справедливости, но данные опыта неумолимы; в душе он, может быть, и верит в существование каких-то высших принципов развития или даже в божественное воздаяние, но писать об этом в научном труде, основанном на эмпирических фактах, он не считает себя вправе. Конечно, слова Фукидида, что такое же право сильного «предполагают и у богов», нельзя рассматривать, как его серьезный взгляд: это — горькая ирония с целью подчеркнуть низость человеческой души.