Старшина команды заверил присутствующих, что лично приложит максимум усилий, чтобы гвардейский котик как можно быстрее стал полноценным членом экипажа.
Представитель писарской команды посвятил коту проникновенный стих – напутствие.
Потом дежурный по службам и командам торжественно зачитал над смирным котом клятву гвардейского кота.
Под барабанную дробь зам нацепил на кота головной убор, который был пошит после десятка примерок и представлял собой бескозырку с кокардой и гвардейской лентой.
Ветер лениво развевал над котом огромное полотнище Военно-Морского Флага, вахта на КПП еле сдерживала слезы умиления, чайки закладывали над котом круги почета, «элитные животные причала» перестали спать.
Опять зазвучал Марш. Почетный караул прошагал с котом положенные три круга, после чего настало время фотографирования и поздравлений.
И зажил кот полноценной гвардейской жизнью. Днем в основном спал. Русика напрягал напряженный дневной ритм военного корабля. Бесконечные построения, приборки, учебные тревоги влекли за собой броуновское движение экипажа по всем трапам и коридорам.
Все это сопровождалось грохотом ботинок, лаем команд, грюканием задраиваемых переборок и жужжанием приводимых в движение устройств и механизмов. Кот привыкший к размеренной жизни на ПВХ, отвлекался и не мог сосредоточиться.
То ли дело время после отбоя. Крейсер засыпал. Стараясь его не беспокоить, команды экипажу по корабельной трансляции до подъема не подавались. Тенями скользили по отсекам вахтенные. Усталые вестовые перед сном оставляли коту самые лакомые кусочки, оставшиеся после вечернего чая. Кот мог спокойно поесть без надоедливых попыток погладить или почесать.
Насытившись, кот начинал ночной обход корабля. Начинал как правило с бака крейсера. Здесь нес вахту вахтенный на баке, который был рад ночному визитеру. Но здесь всегда было сыро и ветрено, автомат вахтенного пах оружейным маслом, лениво ворочались в клюзах якорные цепи, пугая кота, и Русик особо на баке не задерживался.
Далее по ракетному коридору кот неспешно трусил через коридор надстройки вверх на сигнальный мостик. Здесь по обеим бортам несли вахту добрые к животным, милейшие люди. Благодаря им, на мостике была оборудована целая кошачья карусель из сложной системы фалов и топовых фигур. Сигнальщики таскали кота на карусели вверх-вниз. Выглядело это так: кот в упоении вцепившись в парусину топовой фигуры, взмывал вверх под самый клотик, там его ждал умело подергиваемый сигнальщиком изодранный предыдущим посещением сигнальный флаг. Кот перепрыгивал на него, и его лихо спускали на палубу. Так могло продолжаться долго, пока Русику не надоедало. После чего кот отдыхал в кресле командира в причудливом гнезде из штормовых курток.
Спустившись от сигнальщиков, кот по верхней палубе наносил визит вежливости в рубку дежурного по кораблю. Но поскольку там было шумно и тесно от прибывающих и убывающих вахтенных, то долго он там не задерживался.
Шмыгнув мимо дремавших в пусковых шахтах ракет, кот спускался по трапу на торпедную палубу и мимо вертолетной площадки важно приходил в гости в вахтенному офицеру на юте. Здесь было его любимое место. Ночной причал жил своей загадочной жизнью.
Кот сверкая глазами наблюдал, как дежурный по причалу руководит уборкой причального ковша для малых плавсредств, слушал лай «элитных животных» на далеком ПВХ, принюхивался к налетавшему с моря ветерку и, крепко вцепившись в пеньковые жгуты, качался на швартовых концах.
А еще он быстро научился отличать своих членов экипажа от остальных. Стоило чужому начать движение по трапу на корабль, как кот выгнув спину занимал место впереди вахты и громко мявкал один раз. После чего важно прятался за пожарную магистраль и оттуда выглядывал.
Это вызывало восторг и умиление у окружающих.
В это время зам, откинувшись в кресле, придумывал коту имя. Уже не раз на вопрос – Как зовут животное? – зам увиливал или отшучивался. И вот приперло. Нужно было до утра имя придумать, с утра его увековечить на кошачьем домике, а до обеда торжественно всем довести и запретить называть по другому.
Зам справедливо полагал, что имя – кличка для гвардейского животного должно быть звонким, сакрально – звучащим и благозвучным. Это понимание торжественности момента и причастности к легенде бодрило и настраивало на творческий поиск.
Во-первых, никакой фамильярности и флотской пошлятины типа «Боцман», «Матроскин», «Шкипер» или «Кнехт».
Во-вторых, никаких зарубежностей типа «Берримор», «Мальборо», «Китти-Хок» и «Малибу».