Киёмори в задумчивости кивнул.
– Я не вижу Норимори, – вдруг сказал он.
– Он занял место на главной дороге. Вы хотите видеть его?
– Да. Позовите его кто-нибудь.
Ожидая появления брата, он по очереди задавал вопросы сыновьям:
– По всему этому делу советовались ли с Сигэмори?
– Да.
– Что он сказал?
– Сигэмори посоветовал нам сначала переговорить с вами. Он сказал, что войска следует призывать только в том случае, если этого требует ситуация.
– Так я и думал. Он не такой, чтобы ни с того ни с сего потерять голову.
Тут как раз прибыл Норимори, и Киёмори обратился к нему:
– Насколько мне известно, во время императорских похорон на Фунаоке произошло какое-то недопонимание между монахами храмов Энрякудзи и Кофукудзи. Как ты урегулировал это дело? Я слышал что-то о беспорядках, но хочу, чтобы ты рассказал мне подробности.
– Нет особых подробностей, о которых можно было бы много рассказывать. Тогда там находился Таданори, и я приказал ему восстановить порядок среди монахов Кофукудзи, пока я смотрел за другими.
– Но до того, как это произошло, ты, случайно, не получал каких-нибудь приказов от двух советников, посланных Го-Сиракавой?
– Ходили разговоры, что получал, но ты думаешь, я бы их послушался?
– Итак, это было.
– Да. Факт, что монахи с горы Хиэй не питают никакой любви к Хэйкэ, и я знаю два или три случая, когда они клеветали на нас экс-императору. И вот два его советника стали говорить мне, что все это затеяли монахи Энрякудзи с горы Хиэй, и тогда же потребовали от меня принять жесткие меры и против них, и против Кофукудзи – если потребуется, ранить и убивать, – утверждая при этом, что они все должным образом урегулируют с его величеством.
– И что ты тогда сделал?
– Я выслушал их, но проигнорировал их указания. Таданори задал монахам Кофукудзи хорошую трепку, а я только встал между двумя сторонами и некоторым образом их успокоил.
– Тогда, как я понимаю, монахи с горы Хиэй ничего против нас не имеют?
– Для этого нет причин.
– Тогда что же стоит за тревожными слухами, которые ходят в последние несколько дней?
– Полагаю, что советники Го-Сиракавы подстрекают монахов с горы Хиэй так же, как они пытались подстрекать меня.
– Хорошо! Это все объясняет! – воскликнул Киёмори с заметным облегчением.
Потребовав письменные принадлежности, он быстро написал короткое послание и обратился к брату, который сидел в дальнем углу комнаты:
– Таданори, в столице тебя не слишком знают в лицо, и потому ты лучше всего подходишь для этого дела. Оставь свои доспехи, отнеси письмо в монастырь на горе Хиэй и позаботься о том, чтобы его получил один из настоятелей. Ответ?.. Я думаю, не надо. Но будь осторожен – агенты из дворца бывшего императора могут за тобой следить.
Когда Таданори ушел, все остальные уставились на Киёмори – их разбирало любопытство: когда и откуда у него возникли такие отношения с настоятелями храмов на горе Хиэй, что он мог вести с ним переписку.
– Мы попали в беду, – неожиданно сказал Киёмори. – Принесите мои доспехи. Возможно, мне тоже надо готовиться к худшему. – Потом он нехотя поднялся и добавил: – Я очень устал и сейчас скорее бы поспал, чем занимался делами. – Натягивая черные латы и завязывая шнурки наголенников, Киёмори бормотал сквозь зубы: – Слишком любит соваться не в свои дела. Его окружают люди самого худшего пошиба. Слишком упрям на свою же голову. Если бы он только не вмешивался!
К вечеру того же дня стали появляться сообщения, что монахи с горы Хиэй в большом количестве прибывают в столицу. Киёмори тяжело вздохнул. Неужели его письмо дошло до горы Хиэй слишком поздно? Киёмори приказал сыновьям ехать с подкреплением ко двору и там сообщить, что он останется в Рокухаре, чтобы защищать ее.
Тем временем остатки воинов Хэйкэ и Полицейского ведомства, которые ушли в Западный Сакамото и на север по реке Камо, чтобы дать отпор монахам, прибыли обратно в тускло освещенную столицу с ошеломляющей новостью – монахи разгромили войска Хэйкэ. Весь город охватила такая паника, будто на него обрушилось землетрясение. Люди ожидали военных действий между Киёмори и экс-императором. Но в самый разгар этих волнений вдоль Пятой улицы по мосту Годзё в Рокухаре прокатилась императорская карета.
– Его величество Го-Сиракава! – с удивлением услышал доклад слуги Киёмори и поспешил, чтобы встретить гостя.
– Здравствуйте, Киёмори! – Го-Сиракава, улыбаясь, поднял занавески своей кареты. – Дайте руку… Помогите мне спуститься, – сказал он в своей обычной дружеской манере.
Глава дома Хэйкэ некоторое время глазел на обезоруживающую улыбку экс-императора, потом двинулся, как лунатик, вперед помочь ему и ввел его в дом.
– Но, мой государь! Чем я удостоился чести этого визита и почему так поздно вечером?
Киёмори, который справлялся с любыми ситуациями, был совершенно ошарашен таким поворотом дела. Но экс-император продолжал невозмутимо улыбаться. Вид у него был торжествующий, как бы говорящий о том, что он не тот человек, которого можно одурачить.
– Я застал вас врасплох, Киёмори?
– Да, действительно, мой государь.
– А что же еще мне оставалось делать? Если бы я позволил продолжать распространяться этим возмутительным слухам, то неизбежно произошло бы кровопролитие.
– Значит, все тревожные сообщения последних дней не более чем слухи?
– Вы все еще сомневаетесь во мне, Киёмори? Разве же я не приехал сюда – к вам?
– Конечно же, мой государь, – запинаясь, ответил хозяин Рокухары.
Неужели он мог так ошибиться, и Го-Сиракава совсем ни при чем? В таком случае экс-император вправе считать его человеком неблагодарным, недостойным доверия. Киёмори внутренне передернулся от такой мысли, а на глазах показались слезы.
– Киёмори, вы плачете?
– Это слезы благодарности, мой государь.
– Как комично, Киёмори! Вы вооружили своих воинов – и после этого вы в слезах!
– Действительно комично. Я смеюсь над собой, как над дураком.
– Ну тогда все хорошо. Давайте будем довольны тем, что между нами больше нет недопонимания. Пусть вас слухи более не обманывают. Верьте в меня, доверяйте мне.
С этими словами Го-Сиракава уехал, сопровождаемый эскортом войск из Рокухары.
Вскоре после его отъезда прибыл старший сын Киёмори.
– Император уехал? – спросил он. – Я только что узнал от братьев о его визите.
– Сигэмори, ты не при доспехах?
– Нет, я считал и говорил это другим – у экс-императора нет намерения ополчаться против Хэйкэ.
– Ты так считаешь, да? А я все еще ломаю голову, – сказал Киёмори, у которого после отъезда Го-Сиракавы вспыхнули в отношении его прежние подозрения.
– Почему?
– Все это не могло бы происходить, если бы враждебных намерений у его величества не было вовсе. У него внушающая опасение улыбка. У Го-Сиракавы наверняка есть тайные замыслы в отношении Хэйкэ.
– Это маловероятно, отец. Вот все, что я могу сказать. Но вы должны стараться не делать чего-то такого, что повернет его против нас. Я молюсь за то, чтобы вы служили ему даже еще более преданно.
– Мне об этом напоминать не надо. Но боюсь, ты не понимаешь, что стоит за его манерами. Я же знаю, но от этого мне не легче.
– Я уверен, что, если вы будете служить его величеству от всего сердца, вас будет хранить Небо.
– Ой, берегись! – воскликнул Киёмори с улыбкой. – Не надо читать проповеди отцу. Ты, твоя мать и многие другие как будто зачарованы экс-императором. Зато я вижу его насквозь… И поэтому то, что вы ничего не видите, имеет мало значения.
Пока они говорили, ослепительный свет озарил небо над храмом Киёмидзу. Вскоре во всем храме начало бушевать пламя, дождем разбрасывая на Рокухару искры и горящие обломки. Взволнованные жители поместья говорили между собой, что это монахи мстят своим соперникам, устроив поджог храма Кофукудзи.
В самый разгар этого события Таданори вернулся с письмом от настоятеля Дзиссо – тайным посланием, которое предназначалось только для Киёмори.