– Что означают все эти дикие выходки, если ты пришел с просьбой?
– Я знаю, что значит уважение. Я несколько раз стучал в ворота, но все заглушали звуки музыки, а стражники меня не пускали. Мне ничего не оставалось, как ворваться силой. Не надо со мной шутки играть, или вы за это заплатите!
– Сумасшедший монах!
Монгаку высвободил одну руку и, вывернув запястье противнику, через плечо бросил его на землю. Слуга быстро вскочил на ноги и ринулся на монаха, но тот ударил его по щеке свитком с сутрами. После еще одной попытки нападения Монгаку нанес слуге удар в грудь. Тот упал навзничь и больше не поднимался.
Тут Монгаку увидел, что к нему приближается дюжина или даже больше воинов. Он все еще держал свиток с сутрами, но в его правой руке вдруг сверкнул кинжал.
– Назад! – угрожающе крикнул монах.
Воины отпрянули, а он быстро двинулся на выход. Офицер стражи бросился на него, и Монгаку ударил нападавшего кинжалом, но окровавленной рукой самурай вцепился в него и держал, пока не подоспели воины. Они скрутили монаха и повели в тюрьму.
Среди советников Го-Сиракавы возникли серьезные разногласия – следует или нет помиловать Монгаку. Он не только был монахом – простые люди говорили о нем только хорошее и даже любили его. В конце концов монаха решили сослать в Исэ, на востоке Японии.
Монгаку ехал верхом на лошади без седла, улыбался, и сквозь бороду показывались его белые зубы.
– Я слышал, что нашего доброго Монгаку изгнали.
– Этого забавного малого?
– Почему изгнан и куда?
– В Исэ. Люди говорят, в Исэ.
Сочувствующие толпы собирались, чтобы встретить Монгаку, когда он проезжал по улицам столицы. На перекрестках дорог он останавливался, произнося зажигательные речи, пока стражники не начинали нетерпеливо его подталкивать. Человек небольшого роста стоял на цыпочках и внимательно смотрел поверх плеч собравшихся на удалявшуюся неуклюжую фигуру.
С высоко поднятой головой и улыбкой на устах Монгаку выехал из городских ворот, из которых в горести и со слезами на глазах до него уже выехало несметное число изгнанников. Но в толпе, которая прощалась с Монгаку, царило веселье и раздавался смех. Лишь немногие сопровождали кавалькаду, когда она вышла за городскую стену и потянулась по обрамленной деревьями дороге. Монгаку вдруг обернулся, чтобы криком привлечь к себе внимание офицера стражи, который притворялся, будто не слышит его. Потом Монгаку наклонился к воину, который вел его лошадь.
– Стой. Дай мне сойти, – сказал он, объяснив, что ему надо сходить по нужде.
Воин остановился и ждал, пока не подъедет офицер. Монгаку, которого проводили в близлежащий лесок, скоро вернулся, но вместо того, чтобы взобраться на лошадь, он легко взошел на пригорок, уселся на камень и сказал:
– Принесите воды. Я пить хочу.
Офицер покачал головой и нахмурился. Все было в точности, как он и предполагал. Он ожидал, что с этим арестованным у него будут неприятности, и поэтому позаботился о том, чтобы подобрать в стражу воинов покрепче – даже на несколько человек больше, чем считалось необходимым.
– Ничего не поделаешь. Дайте ему воды, – сказал офицер.
Когда Монгаку утолил жажду, он повернулся к командиру и произнес:
– Пока мы здесь, я хочу поговорить с тобой. Слезай с лошади и подойди сюда. Отдохни немножко.
– Что такое? Вы – арестованный, которого везут в ссылку, а мы – ваши охранники. Что вы имеете в виду? Из Оцу мы поплывем, и вы сможете поговорить со мной на судне.
– Тогда будет слишком поздно.
– Мы едва выехали из столицы и не можем терять время. Забирайтесь на лошадь. Мы не можем заставлять нас ждать судно в Оцу.
Монгаку не пошевельнулся.
– Ты не хочешь со мной говорить? – спросил он и разразился притворным смехом. – Эх, бедный мой командир, последний из Гэндзи в столице! Когда я узнал, что меня будет сопровождать сын Ёримасы, то обрадовался при мысли, что будет с кем перекинуться словечком. Увы, ты ничем не отличаешься от всех остальных.
Офицер смущенно покраснел и спешился. Передав повод воину, он приблизился к Монгаку:
– Ваше преподобие, отец часто говорил о вас. Моим людям отдан приказ обращаться с вами не как с обычным арестованным, но я не могу позволить, чтобы вы вели себя столь странно. Я должен выполнять свои обязанности.
– Нет, я не хочу причинять тебе неприятности, но ты конечно же не будешь удерживать ссыльного от того, чтобы он попрощался со своими друзьями.
– Нет таких инструкций, которые запрещали бы это. Мы можем отвернуться в сторону, пока вы поговорите.
– Отлично! Именно этого я от вас и хочу. Я – человек мягкосердечный и считаю, что должен утешить тех людей, которые идут за мной от самого тюремного порога, и отослать их домой.
– Ну ладно, только побыстрее, – не слишком охотно согласился офицер, приказав воинам отступить к краю дороги.
Монгаку встал и помахал каким-то людям, которые находились в отдалении. Скоро воины увидели, как несколько человек двинулись в их сторону почти бегом – четыре или пять молодых монахов, некая парочка и мужчина неопределенного вида. Монахи были учениками Монгаку из Такао, которым он дал несколько советов. Потом Монгаку отыскал взглядом пару – Асатори и его жену Ёмоги. Они смотрели на монаха широко раскрытыми глазами.
– Ну наконец-то и вы, – сказал Монгаку. – Как у вас дела? Вы по-прежнему живете на Улице торговцев волами? Все в порядке? Пора уже иметь детей. У вас есть?
– Был один, но он умер вскоре после рождения, – сказал Асатори. – Ёмоги и я давно знаем вас, но мы никогда не думали, что вот так расстанемся.
– Да, правда. После Хогэнской смуты мы с тобой делили пищу и крышу над головой на развалинах Дворца Ручья под ивой. А ты, Ёмоги, ухаживала за малышами госпожи Токивы и, бывало, приходила со своим ведром за водой во дворец. Да, как же вы изменились и как изменился этот мир!
– Конечно, но в этом нет ничего неожиданного, – сказала Ёмоги, втискивая в руку Монгаку небольшой сверток. – Вот разные лекарства на случай, если вы заболеете. И еще рисовые колобки, сваренные на пару в сладком молоке, я их приготовила сегодня рано утром.
– Какая у тебя хорошая память – мои любимые сладости! Я тебе очень благодарен и за них и за лекарства.
Монгаку опять обратился к Асатори:
– А как продвигаются занятия медициной?
– Вы будете рады услышать, что с этим у меня все в порядке. Совсем недавно я получил разрешение на лекарскую практику, и меня пригласили служить при дворе, но это противоречит моему желанию, потому что я надеюсь скромно провести остаток своей жизни на Улице торговцев волами и помогать бедным.
Монгаку одобрительно кивнул:
– Какие же разные дороги жизни мы избрали, но оба хотим одного – рая на земле. Ты – по натуре скромен, а я – человек неистовый!
– Добрый Монгаку, вы совершенно правы и правильно делаете, что осуждаете бесчисленные пороки в этом мире. Но я все-таки не могу понять, что заставило вас так вести себя во дворце Го-Сиракавы. Там подумали, что вы не в своем уме.
– К сожалению, Асатори, мои мысли и душа не всегда живут в согласии друг с другом. Да, я провел много лет на водопаде Нати в надежде, что его воды очистят меня от пороков, но теперь понимаю, что для меня нужен другой путь к спасению. Я не гожусь для созерцательной жизни, потому что не могу равнодушно смотреть на царящие в мире пороки. И я уже думал о способах, которыми можно избавить нашу столицу от всей ее грязи – продажности правительства и высокомерия Хэйкэ. Я пока не могу сказать, Асатори, что следует предпринять, но по прошествии нескольких лет я своего добьюсь.
Монгаку внезапно замолчал и краем глаза взглянул на стражников и офицера, которые стояли неподалеку.