Когда Гримберт мне принес эти вести, мне сделалось так нехорошо, я словно ума лишился и стал метаться, право же, как сумасшедший. И не будь я отлучен от Церкви, я отправился бы тотчас же, без малейшего промедления. А вместо того я пошел в луга и бродил там неприкаянно, не зная, как поступить. И тогда мне повстречался Обезьяна Мартин, мой дядя. Он мудр, он умнее и ученее многих священников. Он девять лет служил адвокатом при епископе из Камерика. Увидев, в какой я печали, дядя сказал мне так:
„Милый кузен, кажется мне, что ты предаешься печали, какая же тому причина? Что тебя расстроило? Когда ты в чем-нибудь виноват, лучше рассказать об этом друзьям. Настоящий друг – бесценная.поддержка. Он поможет советом и примет более верное решение, нежели сам провинившийся. Потому что когда ты виновен, ты столь угнетен сознанием своей вины, что у тебя не хватит сил изыскать средство для спасения. И люди тогда так предаются горю, что совсем теряют способность мыслить разумно".
„Любезный дядюшка, – ответил я ему, – ты совершенно прав. Именно так и случилось со мной. Меня незаслуженно сочли виновным перед тем, кого я считал своим лучшим сердечным другом, перед Кроликом. Он пришел ко мне вчера поутру, когда я сидел около дому и читал молитвы. Он приветствовал меня и сказал, что собирается во дворец. Я тоже с ним поздоровался. И тогда он мне говорит: «Рейнард, я очень голоден, не найдется ли у тебя какой-нибудь еды?» – «Конечно, – ответил я, – у меня еды вдосталь. Подойди-ка поближе». И я дал ему пару булочек со сладким маслом. Была среда, а в этот день я воздерживаюсь от скоромного, к тому же тогда еще был канун Троицы. Ибо тот, кто желает постичь высшую мудрость и жить духовной жизнью в полном согласии с заповедями Господа нашего, должен поститься, приготовляя себя к великим праздникам. Et vos estote parati [15]. И вот я дал ему вкуснейший белый хлеб со сладким маслом, и эта пища, я полагаю, облегчила страдания голодного.
Когда он наелся до отвала, прибежал Росель, мой младшенький, и хотел было собрать крошки. Детишки ведь всегда рады перехватить кусочек-другой. Но едва только он протянул руку, как Кролик ударил его со всего размаху по лицу и разбил ему губу, да так, что тот едва сознания не лишился. Это видел мой старший сын Рейнардин, он стремглав бросился на Кролика и чуть было не откусил ему голову, но я успел вовремя вмешаться и спасти Лапреля. После чего я примерно наказал своего сына, а Кролик поспешил к милорду королю рассказывать, что я чуть его не загрыз. Видишь, дядюшка, как дело было, и вот теперь меня незаслуженно обвиняют, а я даже и не думаю жаловаться.
Потом прилетел Ворон Корбант и стал что-то заунывно кричать. Я спросил, отчего он такой печальный, и он сказал мне, что умерла его жена. Поела она дохлой зайчатины, в которой было полно личинок и червей, и вот эти-то черви и перегрызли ей горло. Я спросил, как же может такое быть, но он не стал объяснять, а полетел своей дорогой. Я же остался где стоял. А теперь он говорит, что это я перегрыз ей горло, но мне ведь даже не подойти к ней: она-то летает по небу, а я хожу по земле. Вот видишь, милый дядюшка, как меня оболгали, и судьба от меня отвернулась. Вероятно, за свои прошлые грехи я так наказан и должен поэтому безропотно сносить все несчастья".
„Послушай, племянник, – сказал мне Мартин, – тебе следует отправляться ко двору и рассказать всю правду".
„Увы, дядя, я не могу этого сделать. На мне лежит папское проклятие, потому что я посоветовал Волку Изегриму покинуть Элмарскую обитель и вернуться к мирской жизни, ведь монашество оказалось для него непосильным. Строгий устав, долгие посты, пение псалмов – все это не по нем. Останься он там еще немного, под угрозой была бы сама его жизнь. И вот я сжалился над ним и, как настоящий друг, помог ему оттуда выбраться, о чем теперь горько сожалею. Ведь он-то постарался на славу, оболгал меня перед королем и сделал так, чтобы меня приговорили к повешению. Вот как он отплатил мне злом за добро. И вот, дядюшка, я в полной растерянности и не знаю, что же предпринять. Я должен отправляться в Рим, чтобы получить отпущение грехов, но тогда пострадают моя жена и детишки. Ведь недруги, из ненависти ко мне, станут их преследовать и чинить им всякие коварства. Я смог бы их защитить, если бы отправился ко двору, чтобы рассказать королю всю правду, но меня тяготит проклятие. С такой ношей я не решаюсь появляться среди добрых христиан. За столь великий грех Господь неминуемо меня покарает".