Взгляды Августина на свободу и благодать стали упрочиваться в западном христианском мире. Но если в уме Августина такие взгляды сложились под влиянием глубоко благочестивого чувства — сознания человеческого бессилия в деле добра и безусловного благоговения пред божественной благодатью, — то у большинства западных христиан, между которыми распространялись эти взгляды, такого чувства не было. В начале V века, после того как многие вступили в Церковь не по убеждению, а из житейских расчетов, нравственные понятия в западном христианском обществе были довольно сбивчивы. Многие, особенно люди светские, предаваясь порочной жизни, извиняли себя слабостью человеческой природы, говорили, что человеку трудно выполнить все требования Евангелия, и, не предпринимая никаких усилий к выполнению их, успокаивали себя надеждой на спасение посредством благодати. Такие превратные понятия, в связи с учением Августина, вызвали противодействие, которое разрешилось учением, известным под именем пелагианства.
Первым распространителем этого учения был Пелагий, родом из Британии, мирянин, проводивший аскетическую жизнь. Он был человек образованный, знакомый с писаниями восточных отцов Церкви, от которых заимствовал свои взгляды на отношение свободы воли человеческой к благодати, хотя в превратном виде. В 409 году Пелагий, совершая путешествие на Восток, по дороге прибыл в Рим. Столкнувшись здесь с людьми, зараженными превратными нравственными понятиями и ознакомившись с учением Августина о благодати и свободе, он выступил с учением, совершенно противоположным августиновскому. Учение это, как оно раскрыто в сочинениях Пелагия и особенно его горячих последователей, представляется в следующем виде. Первый человек в невинном состоянии обладал полной свободой делать добро и зло, грешить и не грешить. Как до падения он мог грешить и не грешить, так и после падения. Таким образом, первый грех не произвел перемены в природе человека: она осталась та же, какою была, когда человек находился в невинном состоянии. Если первый человек умер, то не вследствие греха, а потому, что он создан был смертным. Поэтому и потомки первого человека не терпят ничего от его греха. Первородный грех, повредивший одному Адаму, не переходит на них, ибо грех есть дело воли, а не недостаток природы. Все люди рождаются такими же, каким создан первый человек, со способностью к добру и злу, ни добрыми, ни злыми. Отсюда, по представлению пелагиан, напрасно крещение детей для снятия с них первородного наследственного греха. Уже в жизни люди по своей воле направляют прирожденную им способность или к добру, или ко злу. В их воле грешить и не грешить, быть грешными или безгрешными. Только трудно людям достигнуть безгрешного состояния теперь, когда было и есть множество примеров греха, множество соблазнов и когда уже у всех вошло в привычку грешить. В этом случае, говорили пелагиане, благодать является как облегчающее средство. Сообщая человеку через Откровение, сначала в законе, а потом в Евангелии, познание божественных заповедей и представляя высочайший пример Добродетели в лице Господа Иисуса Христа, благодать указывает ему путь, которым можно достигнуть спасения; а Доставляя в таинстве крещения отпущение всех соделанных до принятия его грехов и обещая будущую блаженную жизнь, она располагает его идти этим путем. Но внутреннего, освящающего и возрождающего силы человека влияния благодать не имеет. Непосредственное действие благодати на силы человека было бы насилием его свободы. Таким образом, пелагиане, в противоположность Августину, в деле спасения приписывали все значение силам человека. Учение Августина было только ошибочное и к большим вредным последствиям повести не могло; учение же пелагианское вело к отрицанию нужды в искуплении и самого искупления. Столкновение этих двух учений произвело в западных Церквах споры, которые окончились осуждением пелагианства.