§1. Введение и общий обзор
От христианства апостолов и мучеников мы переходим к христианству патриархов и императоров.
Третий период истории церкви, который является темой данного тома, охватывает эпоху от императора Константина до папы Григория I, от начала IV до конца VI века. В этот период христианство по–прежнему, как и в первые три века, действует географически на сцене греко–римской империи и древней классической культуры в странах, окружающих Средиземное море. Но поле и размах его деятельности существенно расширяются, затрагивая даже варваров на границах империи. Полностью меняются прежде всего его отношение к земной власти, его общественное и политическое положение и влияние. Здесь мы имеем дело с церковью греко–римской империи и с началом распространения христианства среди германских варваров. Давайте сначала взглянем на общий характер и главные события этого важного периода.
Правление Константина Великого знаменуется переходом христианской религии от гонений со стороны светского правительства к союзу с последним и зарождением системы «государство — церковь». Греко–римское язычество, самая развитая и мощная система идолопоклонства, известная истории, после трехсот лет борьбы уступает христианству и умирает от неизлечимой болезни, признавая: «Ты победил, Галилеянин!» Правитель цивилизованного мира кладет свою корону к ногам распятого Иисуса из Назарета. Преемник Нерона, Домициана и Диоклетиана появляется в императорском пурпуре на Никейском соборе как защитник церкви и занимает свой позолоченный трон по кивку епископов, на которых видны еще шрамы от гонений. Презираемая секта, которой, как ее Основателю в дни Его уничижения, негде было преклонить голову, восходит к высшей государственной власти, начинает пользоваться прерогативами языческого жречества, становится богатой и могущественной, строит из камней языческих храмов бесчисленное множество церквей в честь Христа и мучеников, использует мудрость Греции и Рима, чтобы оправдать безумие креста, формирует гражданские законы, управляет национальной жизнью и историей мира. Но в то же время церковь, вобравшая в себя большинство населения империи, от кесаря до последнего раба, и оказавшаяся в окружении всех имперских учреждений и установлений, переняла и массу чуждого ей материала, мирского и языческого, подвергла себя новым опасностям, обрекла себя на новые и тяжкие труды.
Союз церкви и государства оказывает влияние, то оздоровительное, то губительное, на все области нашей истории.
Образ жизни христиан никейской и посленикейской эпохи указывает на обмирщенность церкви, на полный отказ от хилиазма с его страстным ожиданием возвращения Христа и установления Его славного царства и на сменившее хилиазм внимание к текущему порядку вещей; а с другой стороны — на возвышенное и пылкое стремление отказаться от себя и мира, стать пустынником или монахом, в результате которого появились благороднейшие герои христианской веры.
Монашество, следовавшее аскетическим тенденциям предыдущего периода и противодействовавшее возобладавшему обмирщению христианства, старалось спасти девственную чистоту церкви и славу мученичества, удалившись от мира в пустыню; в нем аскетический принцип был доведен до вершин морального героизма, хотя он часто доходил и до фанатизма, а также до поразительной жестокости. Монашество обладало непреодолимой привлекательностью и распространялось с невероятной быстротой из Египта по всей церкви, Западной и Восточной, с санкции величайших учителей церкви, таких как Афанасий, Василий, Златоуст, Августин, Иероним, — как самый верный и короткий путь на небеса. Вскоре оно стало мощным соперником священства и превратилось в третий слой христиан, расположившийся между священством и мирянами. Чем более невероятной и эксцентричной была вера анахоретов и монахов, тем больше их почитал народ. В целом в представлении о христианском образе жизни с IV по XVI век преобладал аскетический и монашеский дух; добровольное безбрачие, нестяжательство, абсолютное послушание и чрезмерные истязания плоти столпников и мучеников пустыни вызывали величайшее восхищение; скромные же добродетели каждодневной семейной и общественной жизни воспринимались как мораль низшего порядка.