Не добившись ничего в течение своего четырехнедельного пребывания в Вене, папа отправился в обратный путь. Император проводил его до Мариабрунна, и перед прощанием они совершили в монастырской церкви общую молитву; но уже в тот же день туда прибыли императорские чиновники, чтобы закрыть монастырь. Этим Кауниц хотел отомстить за слабость и несамостоятельность своего императора. За неудавшимся посещением последовала весьма оживленная переписка между курией и австрийским правительством. Император Иосиф лично отправился в Рим, но не для того, чтобы преклоняться перед папой и исполнять его волю; напротив, он определенно высказался перед испанским посланником, что у него есть намерение добиться для церкви Австрии большей самостоятельности. Пусть называют его схизматиком – это для него ровно ничего не значит: он не боится перунов Ватикана. Испанский посланник, однако, охладил в нем эти идеи, доказав ему, что такой разрыв с папой неисполним на почве римского католицизма, что он возбудил бы только фанатизм в народах Австрии. Иосиф согласился с таким дипломатическим соображением, и вместо предполагавшегося разрыва между императором и папой состоялось наилучшее соглашение. Позже, когда счастье оказалось неблагоприятным для его оружия, когда нидерландцы отложились от него, когда проявилось брожение и недовольство во всей Австрии, он отменил большую часть своих законов. Остались только в силе отмена крепостного права и эдикт о веротерпимости. В своем завещании Иосиф просил прощения у всех тех, кому он не оказал полной справедливости, и просил всех не забывать, что «монарх на своем престоле такой же человек, как и всякий бедняк в своей хижине, и что оба они подлежат одним и тем же заблуждениям».
Младший брат и преемник Иосифа на императорском престоле, Леопольд II, перед тем, как получить в наследство Австрию, в течение четверти века управлял Тосканой. Когда Иосиф начал свои церковные реформы, брат шел по его стопам. В Тоскане дана была лучшая постановка образованию духовенства, и священникам вменено было в обязанность более заботиться о религиозном просвещении народа. Однако Леопольд не хотел ограничиваться этими реформами, и намеревался в особенности подорвать преобладающее влияние Рима. В 1786 году он сделал епископам своей области предложение, в силу которого требовалось собирать через каждые два года соборы, причем главною задачею их ставилось: улучшения в богослужебном порядке и в школьном деле, затем отпор притязаниям папы. Только трос из епископов согласились с этим планом великого герцога: виднейшим из них был Сципион Риччи, епископ пистойский. Он был в сущности янсенист, и если правительство внушало духовенству держаться учения бл. Августина и исследовать Св. Писание под руководством янсениста Кеснеля, то без сомнения это было по его настоянию. Сципион Риччи с радостью ухватился за мысль о соборах и вскоре созвал собор в Пистойе. Осенью 1786 года в
церковь св Леопольда собралось до 300 духовных лиц, и, вопреки всяким обычаям, им дано было право открыто и свободно высказываться обо всем. Собор носил решительно янсонистическую окраску, и сразу принял четыре так называемых галликанских положения. Он одобрил положение, что церковь не имеют права вводить новых догматов, и в отношении непогрешимости церкви заявил, что она обусловлена верностью Св. Писанию и древнейшему преданию; наконец решил устранить также различные вторгшиеся в богослужение злоупотребления. Великий герцог Леопольд был в восторге от готовности, с которою этот собор принял все его планы, но ему пришлось испытать сильное разочарование, когда он от впечатления, произведенного этим собором, сделал заключение о господствующем настроении в церковных сферах своей страны. В следующем году он созвал всех тосканских епископов на общий собор во дворце Питти во Флоренции; но на этом соборе Риччи оказался почти одиноким, потому что новый собор воспротивился всяким переменам. Великий герцог, однако не хотел отказаться от своих преобразовательных планов. Но вскоре затем он был призван на императорский престол, и сообразно с порядком престолонаследия должен был сложить тосканскую корону. В Тоскане он оставил регентство, которому внушал: «в церковных делах или вообще в важных делах никогда не обнаруживать уступчивости римскому двору». Но новое правительство пошло другим путем, и после вскоре последовавшей смерти Леопольда многочисленные враги Сципиона Риччи взяли верх. Епископа пистойского принудили к отречению от своей должности; затем он был арестован, и папа в торжественной булле осудил те 85 положений, которые приняты были пистойским собором, и. конечно, прежде всего, выраженное им сочувствие галликанству. Хотя вскоре затем последовавшая битва при Маренго открыла двери темницы для Спициона Риччи, но его оставили в покое только после того, как он открыто признал папский приговор над собором пистойским. Это он сделал, без сомнения, с молчаливой оговоркой, и только под давлением, которое оказывало на него правительство: «потому что тогда были совсем другие времена, чем во дни Леопольда». И тут также папа одержал верх над некоторыми из своих противников. Но насильственное подавление фебронианства отнюдь не было равнозначащим с его полным искоренением.